полагаем, даже наименования религии, то для понимания этой религиозной точки 
зрения необходимо забыть обо всех для нас само собой разумеющихся 
представлениях и мыслях, которые свойственны людям даже весьма поверхностной 
образованности. 
   Рассматриваемому нами здесь естественному сознанию еще неведомы прозаические 
категории, подобные причине и действию, и естественные вещи здесь еще не 
сведены к внешним явлениям. 
   Сфера религии есть только дух. Духовное знает себя как силу, стоящую над 
природным, знает, что природа не есть в-себе-и-для-себя-сущее. Это — категории 
рассудка, в которых природа постигается как другое духа, а дух -как истинное. 
Лишь с этого основного определения и начинается религия. 
   Напротив, в естественной религии дух еще естествен, здесь он еще не произвел 
различения между духом как всеобщей силой и собой как единичным, случайным, 
преходящим, акцидентальным. Еще не вступило в силу это различение, 
противоположность между всеобщим духом как всеобщей силой и сущностью, с одной 
стороны, субъективным наличным бытием и его случайностью -с другой; это 
составляет вторую ступень естественной религии. 
   В стадии первой, непосредственной религии, в этой непосредственности, 
человек1 еще не .uiacr более высокой силы, чем он сам. Правда, если, пекан мощь,
 возвышающаяся над жпзпыо с ее случайностями, целями и интересами, по это еще 
не сущностная, не всеобщая в себе и для себя мощь, но мощь, содержащаяся в 
самом человеке. 
   431 
   Духовное выступает здесь в форме единичного и непосредственного. 
   Мы можем понять, мыслить эту форму религии, поскольку тем самым мы 
превращаем ее в предмет наших мыслей; однако вчувствоваться в нее мы не можем, 
так же как мы не можем вчувствоваться в переживания собаки, хотя можем их 
понять. Ибо чувствовать означает наполнить тотальность субъекта неким единичным 
определением так, чтобы оно стало нашей собственной определенностью. Мы не 
способны вчувствоваться даже в те религии, которые значительно ближе нашему 
сознанию; они ни на минуту не могут стать нашей определенностью настолько, 
чтобы мы стали, например, поклоняться изображению греческого бога, каким бы 
прекрасным оно ни было. Первая же ступень непосредственной религии уже потому 
наиболее далека от нас, что для понимания ее нам надо отказаться от всех форм 
нашего образования. 
   Для этого нам надо было бы рассматривать человека непосредственно, как 
существующего для одного себя на земном шаре и делать это совершенно спонтанно, 
без каких бы то ни было размышлений, не возвышаясь до мышления; между тем лишь 
мышление создает более достойные понятия бога. 
   В этой религии человек выступает в своей непосредственной собственной силе, 
страсти, в деяниях и поступках своего непосредственного волепия. Он еще не 
ставит теоретических вопросов: кто создал все это? и т. п. Для него еще не 
существует разделения предметов в себе на случайное и существенное, на причинно 
обоснованное и просто положенное, для него еще нет действия. 
   То же относится и к воле: в ней еще отсутствует раздвоение, еще нет 
внутреннего противодействия в себе самом по отношению к себе. Теоретическая 
сторона воле-ния есть то, что мы называем всеобщим, правым,— законы, твердые 
определения, границы, поставленные субъективной воле; это — мысли, общие формы, 
принадлежащие мышлению, свободе. 
   Они отличаются от субъективного произвола, страсти, склонности. Все это 
подавляется этим всеобщим, подчиняется ему, приобщается к нему; естественная 
воля преобразуется в желания и действия, соответствующие подобным всеобщим 
точкам зрения. 
   Человек, следовательно, еще не разделен в своем молении: еще господствуют 
страсть и дикость его воли. 
   432 
   В своем представлении он также сохраняет эту перазде-ленность и эту 
примитивность. 
   Это — лишь первое, дикое пребывание духа в себе; страх, сознание отрицания, 
правда, уже налицо, но это — страх не перед богом, а перед случайным, перед 
силами природы, которые проявляют свою мощь по отношении) к нему. 
   Страх перед силами природы, перед солнцем, грозой и т. п. еще не есть тот 
страх, который мы называем религиозным, ибо религиозный страх коренится в 
свободе. Страх перед богом — нечто совсем иное, чем страх перед могуществом 
природы. Часто говорят: страх есть начало мудрости; такой страх не может 
содержаться в непосредственной религии. Он возникает в человеке лишь тогда, 
когда тот в своей единичности познает свою слабость, когда в нем содрогнется 
его единичность и он совершит в себе ту абстракцию, которая сделает его 
свободным духом. Когда естественное содрогается в человеке, человек возвышается 
над ним, отрекается от него, создает себе более высокую сферу и переходит к 
мышлению, знанию. Однако на этой начальной стадии естественной религии не 
только нет страха в этом высшем смысле, но и существующий здесь страх перед 
силами природы переходит в свою противоположность и становится колдовством. 
   а. Колдовство 
   Самая первая форма религии, именуемая нами колдовством, состоит в том, что 
духовное есть власть над природой; однако это духовное еще не наличествует в 
качестве духа, еще не есть в своей всеобщности; это — лишь единичное, случайное 
эмпирическое самосознание человека, который, несмотря на то что он есть только 
вожделение, осознает себя в своем самосознании выше природы, знает, что 
духовность есть мощь над природой. Здесь следует сделать два замечания: