нечто более высокое, чем здоровое состояние. Может случиться, что в подобном 
состоянии человек обладает сознанием вещей, происходящих на расстоянии тысячи 
часов. Подобное знание, подобное предчувствие свойственно диким народам в 
значительно большей степени, чем образованным. Однако такого рода знание 
ограничивается отдельными событиями, отдельными судьбами, здесь пробуждается 
связь данного индивидуума с определенными, принадлежащими его сознанию вещами, 
но это — единичные вещи, единичные события. 
   Все это еще ни в коей степени не есть истинная сердцевина вещей, каковой 
является только понятие, закон, всеобщая идея. Истинную душу мира нам не 
откроет дремлющий дух. Душа планеты есть отношение ее расстояния от Солнца, ее 
вращения и т. д., это — истинно разумное, и оно доступно лишь человеку 
образованному, свободному от непосредственного отношения видения, слышания и т. 
п., отозвавшему в себя свои чувства и обратившемуся к вещам в свободном 
мышлении. Эта разумность и это знание — результат именно опосредствования 
мышления, и они свойственны лишь высшему духовному существованию человека. 
Вышеупомянутое познание природы называют созерцанием: оно есть не что иное, как 
непосредственное созпапие. Возникает вопрос: что же созерцается? Не чувственная 
природа в поверхност- 
   426 
   пом наблюдении (ибо это доступно, по-видимому, и животному), но сущность 
природы. Сущность же природы как система ее законов есть не что иное, как 
всеобщее, природа и ее всеобщности, система развивающейся жизни, развитие в его 
истинной форме, а не природа в ее единичности, п которой она есть для 
чувственного восприятия или для созерцания. Форма естественного есть природа, 
но природа, пронизанная мыслью. Мышление, однако, не есть непосредственное; оно 
отправляется от данного, но возвышается над его чувственным многообразием, 
отрицает форму единичного, забывает о чувственно происходившем и производит 
всеобщее, истинное. Это — не непосредственное действование, а работа 
опосредствования, выход из конечности. Сколь бы ни созерцать небо, будучи 
преисполненным набожностью, невинностью и верой, это не поможет; сущность можно 
постигнуть только мышлением, поэтому все утверждения о созерцании, о 
непосредственном сознании сразу обнаруживают всю свою несостоятельность, как 
только задается вопрос о том, что следует созерцать. Знание истинной природы 
есть опосредствованное, а не непосредственное знание. Так же обстоит дело и с 
волей: воля — добро в той мере, в какой она направлена на доброе, правое и 
нравственное, но это — нечто совсем иное, чем непосредственная воля. Последняя 
есть воля, которая останавливается на единичности и конечности, которая хочет 
единичное как таковое. Доброе же, напротив, есть всеобщее; для того чтобы воля 
была направлена на добро, необходимо опосредствование, которое очистит ее от 
проявлений конечной воли. Подобное очищение есть воспитание и работа 
опосредствования, а оно не может быть непосредственным и первым. Это же 
относится и к познанию бога. Бог есть средоточие всей истины, чистая истина без 
каких-либо пределов; для того чтобы достигнуть бога, человек должен в еще 
большей степени преобразовать свою природную особенность своего знания и 
воления. 
   Что касается представления, согласно которому в этом естественном единстве 
человека, в единстве, еще не нарушенном рефлексией, заключалось истинное 
сознание бога, то к нему вышесказанное относится в наибольшей степени. Дух есть 
только для духа, дух в своей истине — только для свободного духа, а свободен 
лишь тот дух, который научился не принимать во внимание непосредственное 
восприятие, рассудок, рефлексию и тому подобное. В тео- 
   427 
   логическом понимании это — дух, который достиг познания греха, т. е. 
сознания бесконечной разорванности для-себя-бытия по отношению к единству, и 
который из этой разорванности вновь пришел к единству и примирению. 
Естественная непосредственность не есть, следовательно, истинное существование 
религии; она — ее самая низкая и наименее истинная ступень. 
   Представление создает некий идеал, и это необходимо; в нем олицетворяет оно 
то, что истинно в себе и для себя. Однако недостаток представления заключается 
в том, что оно дает своему идеалу определения прошлого и будущего, т. е. 
превращает его в нечто, что не есть настоящее, и тем самым дает ему 
непосредственно определение конечного. Эмпирическое сознание есть сознание 
конечного, в-себе-и-для-себя-сущее есть внутреннее. Рефлексия различает их друг 
от друга, и это совершенно справедливо; недостаток ее в том, что она, действуя 
абстрактно, вместе с тем требует, чтобы то, что есть в себе и для себя, 
являлось бы, имелось бы и в мире внешней случайности. Разум предоставляет 
случаю, произволу его сферу, зная при этом, что в этом мире, хаотическом по 
внешнему виду, на поверхности, все-таки содержится истинное. Идеал государства 
совершенно правилен, только не реализован; если под его реализацией 
представлять себе, что все отношения, все сложные переплетения в области права, 
политики, удовлетворения потребностей будут соответствовать идее, то эта не 
соразмерная идеалу основа будет тем не менее содержать субстанциальную идею в 
ее истинности и наличности. Хаотичность существования не составляет всю 
наличность и не есть тотальность. То, посредством чего определяется идеал, 
может наличествовать, однако действительное наличие идеи может не быть 
познанным, ибо она рассматривается конечным сознанием. Уже сквозь эту кору 
можно познать субстанциальное ядро действительности, но достигается это тяжелым 
трудом. Для того чтобы сорвать розу на кресте настоящего, надо принять и крест. 

   Наконец, делалась попытка исторически обосновать идею подобного начала в