произвол, извне вторгшийся в 
   423 
   божественную жизнь. То обстоятельство, что рай потерян, свидетельствует о 
том, что он не есть абсолютно существенное состояние. Истинно божественное, 
отвечающее своему определению, не теряется, оно вечно и устойчиво в себе и для 
себя. Скорее следует рассматривать как божественную необходимость утрату рая, и 
в необходимости своего исчезновения этот данный в представлении рай низводится 
до момента божественной тотальности, который не есть абсолютно истинное. 
   Единство человека с природой — излюбленная звучная фраза* при правильном 
понимании она должна означать единство человека с его природой. Однако истинная 
его природа есть свобода, свободная духовность, мыслящее знание 
в-себе-и-для-себя-всеобщего, и в таком определении это единство уже не есть 
природное непосредственное единство. 
   Растение существует в этом несокрушимом единстве. Напротив, духовное не 
находится в непосредственном единстве со своей природой; для того чтобы достичь 
возвращения к себе, духовное должно на своем пути пройти через свое бесконечное 
раздвоение и завоевать примирение; это примирение не существует изначально, и 
истинное единство может быть обретено лишь посредством отъединения от своей 
непосредственности. Часто говорят о невинности детей и сожалеют, что эта 
невинность, эта любовь и доверчивость впоследствии утрачиваются; говорят и о 
невинности примитивных народов, впрочем, значительно менее распространенной, 
чем принято думать; однако подобная невинность не есть истинное состояние 
человека, свободная нравственность — не нравственность ребенка, она выше 
упомянутой невинности, она есть самоосознанное воление, и лишь оно есть 
истинное отношение. 
   В своей непосредственной зависимости от природы человек может быть более 
мягким или более грубым. В странах с мягким климатом — именно это следует 
считать определяющим,— где сама природа дает человеку средства для 
удовлетворения его физических потребностей, он может быть по своим естественным 
склонностям мягким, доброжелательным, сохранять простоту потребностей и 
отношений — подобные привлекательные нравы описываются многими 
путешественниками. Однако эти мягкие нравы могут иногда сочетаться с 
отвратительными варварскими обычаями и с полной потерей человеческого облика; к 
тому же подобные простые условия жизни за- 
   424 
   висят от ряда случайных обстоятельств, таких, как климат, островное 
положение и т. п. И уж во всяком случае они лишены того общего самосознания и 
его последствий, которые только и составляют достоинство духа. Кроме того, 
подобные наблюдения и описания жизни этих якобы невинных народов касаются лишь 
внешнего благожелательного поведения этих людей по отношению к чужим и не 
ставят себе целью проникнуть во внутренние отношения и жизнь данного народа. 
Всем воззрениям и пожеланиям худосочной филантропии, мечтающей о возврате 
человека к свойственной ему от природы невинности, противостоит сама 
действительность и в сущности сама природа вещей, указывающая на то, что 
подобная естественность не есть то, к чему определен человек. Что же касается 
невинности детей, то и в ней проявляются вожделение, эгоизм и зло. 
   Все разговоры о том, что некогда, на заре своего существования, человек был 
в центре природы, проникал в душу вещей и т. п., основаны на весьма 
сомнительных представлениях. В вещах следует различать две стороны: во-первых, 
их определенность, их качество, их особенность по отношению к другому. Это — 
естественная, конечная сторона. С точки зрения этой особенности вещи могут быть 
более знакомы человеку в естественном состоянии, он может иметь значительно 
более определенное знание их особенных качеств, чем человек, обладающий 
образованием. Эта сторона нашла свое выражение в средневековой философии, в 
signatura rerum4, внешнем качестве, посредством которого обозначалась особенная,
 своеобычная природа вещей; и одновременно в этом внешнем качестве как бы дана 
была возможность осмысления специфической особенности природы вещей. Это могло 
быть присуще естественному человеку. Ведь и у животных эта связь с внешними 
качествами вещей значительно ярче выражена, чем у человека. В поисках того, что 
животному нужно для еды, им руководит инстинкт; животное поедает только 
предназначенное ему и оставляет все остальное без внимания, вступает только в 
такое отношение, в котором оно противопоставляет себе свое другое, а не другое 
вообще, снимая тем самым противоположность. Так, инстинкт заставляет животное 
искать травы, которые могут вылечить его, когда оно болеет. Вид, напоминающий о 
смерти, запах растений являются для естественного человека признаками 
вредоносности, 
   425 
   ядовитости, он ощущает отвращение в большей степени, чем это присуще в 
аналогичных условиях образованному человеку, а инстинкт животного еще более 
правилен, чем естественное сознание человека, сознание уничтожает действенность 
инстинкта. Можно, следовательно, сказать: естественный человек глубже зрит душу 
вещей, правильнее постигает их специфические качества. Однако это относится 
лишь к тем специфическим качествам, которые целиком суть лишь конечные 
определения; инстинкт видит душу единичных вещей, но в источник жизни вещей 
вообще, в божественную душу взор естественного человека не проникает. 
Аналогичное отношение может проявиться во сне, в сомнамбулическом состоянии — 
некоторые люди обладают таким естественным сознанием. Здесь разумное сознание 
стихает, пробуждается внутреннее чутье, о котором можно сказать, что его знание 
в значительно большей степени тождественно миру, окружающим вещам, чем знание 
бодрствующего человека. Поэтому подобное состояние принято рассматривать как