зависимое, как то, что растворяется в своем отношении к бесконечному. 
Соединение обоих создает единство посредством снятия одного, а именно конечного,
 которое не может устоять перед бесконечным. Это отношение, выраженное как 
чувство, есть отношение страха, зависимости. Таково отношение обоих, но в нем 
содержится еще одно определение. 
   С одной стороны, я определяю себя в качестве конечного, с другой — я в этом 
отношении не погибаю, а соотношусь с самим собой. Я есть, я существую, я — 
также нечто аффирмативное; с одной стороны, я сознаю себя ничтожным, с другой — 
аффирмативным, значимым, и бесконечное допускает меня. Это можно назвать 
благостью бесконечного, подобно тому как снятие конечности может быть названо 
справедливостью, посредством которой конечное должно быть выявлено как конечное.
 
   Таково то определение сознания, выше которого не способно подняться 
наблюдение. Дойдя до этого, обычно говорят, что в этом заключена вся сущность 
религии. Между тем можно следовать и дальше, познать, что можно познать бога. 
Однако обычно на этой стадии останавливаются, и создается впечатление, что это 
делается преднамеренно, что считают необходимым ограничиться этим определением 
сознания, не желая выйти за рамки наблюдения. Наблюдение может быть направлено 
только на субъект и этим ограничиться, так как оно хочет действовать лишь 
эмпирически, держаться лишь непосредственно имеющегося, данного, а бог не есть 
то, что может быть объектом наблюдения. Поэтому предметом здесь 
   341 
   может быть лишь то, что содержится в нас самих, что мы суть как конечные, и 
бог определяет себя для этой точки зрения только как бесконечное, как другое по 
отношению к конечному, как его потустороннее; там, где есть он, нет меня; в той 
мере, в которой он меня касается, исчезает конечное. Таким образом, бог 
определен вместе с противоположностью, которая выступает как абсолютная. 
Говорят: конечное не может охватить бесконечное, достигнуть его, понять, эту 
точку зрения нельзя преступить. Говорят также: в этом для нас заключено все то, 
что нам следует знать о боге и религии, а что сверх того, идет от зла. Можно 
было бы и посредством наблюдения обнаружить, что мы способны познать бога, что 
мы знаем о богатстве его жизни и духовности, но это шло бы от зла. 
   Если встать на точку зрения эмпирического знания, наблюдения, то дальнейшее 
продвижение поистине становится невозможным, ибо наблюдать означает ставить вне 
себя содержание наблюдения; это внешнее, ограниченное и есть конечное, внешнее 
по отношению к другому, и это другое есть в качестве бесконечного, его 
потусторонность. Если же я следую дальше и начинаю рассматривать свой объект с 
более высокой в духовном отношении точки зрения сознания, то я перестаю быть 
только наблюдающим субъектом, но, входя в объект, забываю о себе; я погружаюсь 
в него, стремясь познать, постигнуть бога; я отрешаюсь в нем от себя и, 
отрешившись, выхожу из отношения эмпирического сознания, наблюдения. Если бог 
не есть больше для меня потустороннее, то я перестаю быть только наблюдающим. 
Поэтому пусть тот, кто хочет наблюдать, остается на этой точке зрения. В этом 
вся премудрость нашего времени. Дальше конечности субъекта не идут; она 
считается здесь наивысшим, последним, непоколебимым, неизменным, незыблемым; 
субъекту противопоставляется другое, в котором заключен предел этого конечного. 
Это другое, именуемое богом, есть то потустороннее, к которому мы в ощущении 
своей конечности стремимся. И это все, ибо мы твердо и абсолютно замкнуты в 
своей конечности. 
   Правда, при этом допускается способность рефлексии выходить за предел 
конечного, но это не более чем попытка, голое стремление, неспособное 
достигнуть того, что оно ищет. Ведь достигнуть объект, познать его означало бы 
отказаться от своей конечности; между тем она 
   342 
   есть последнее, от нее нельзя отказаться, и мы находим и ней свое завершение 
и удовлетворение, мы примирились с ней. 
   Для того чтобы вынести суждение о сущности этой точки зрения, нам надлежит 
рассмотреть ее более пристально и понять, что составляет ее всеобщую 
определенность. 
   Эта точка зрения содержит определенность моей конечности, моей 
относительности; ей противостоит бесконечность, но как потустороннее. Отрицание,
 в качестве которого я существенно определен, изменяет мою аффирмативность, мое 
определение, определение того, что я есть. В дальнейшем мы увидим, что оба они, 
отрицание и утверждение, соединяются в одном и что из этого возникает 
абсолютность «я». 
   1. С одной стороны, здесь выход из моей конечности к некоему высшему; 
определен как отрицание этого высшего; оно остается другим, недоступным 
   моему определению, недостижимым, поскольку определение должно иметь 
объективный смысл. Имеется лишь мое стремление выйти за свой предел как 
направленность 
   вдаль; я остаюсь по сю сторону, испытывая жажду потустороннего. 
   2. Следует заметить, что эта направленность к поту стороннему полностью 
принадлежит мне, это — мои действия, моя направленность, моя растроганность, 
мое воление и мое стремление. Когда я пользуюсь предикатами «всеблагий», 
«всемогущий» в качестве определений этого потустороннего, то они имеют смысл 
только во мне, смысл субъективный, а не объективный, и полностью от носятся к 
этой моей направленности. Моя абсолютная, незыблемая конечность мешает мне 
достигнуть потустороннего; отказаться от своей конечности и достигнуть 
потустороннего было бы одним и тем же. Желание не достигнуть его и сохранить 
себя идентично.