собой. Для опосредствования необходимы различенность и связь неких двух, такая 
связь, при которой одно есть лишь постольку, поскольку есть другое. Это 
Опосредствование и исключается в непосредственном знании; 
   |3) однако, даже приняв внешнюю, эмпирическую точку зрения, мы обнаруживаем, 
что не существует ничего непосредственного, ничего, чему соответствовало бы 
только определение непосредственности, исключающее определение 
опосредствованности, но что все непосредственное вместе с тем опосредствованно, 
и сама непосредственность существенно опосредствована. 
   Все ^конечные вещи опосредствованы, конечные вещи, звезда, животное 
произведены, созданы. Человек, отец, так же создан, опосредствован, как и сын. 
Если мы начинаем с отца, то он сначала есть непосредственное, сын — созданное, 
опосредствованное. Все живое, будучи создающим, начинающим, непосредственным, 
одновременно есть и созданное. 
   Непосредственностью именуется бытие вообще, простое отношение с собой: оно 
непосредственно, но лишь постольку, поскольку мы здесь устраняем отношение. 
Если же мы определяем это существование как одну из сторон отношения, как 
действие, то тем самым безотносительное окажется опосредствованным. Так же и 
причина является таковой лишь постольку, поскольку она ведет к действию, ибо в 
противном случае она вообще не была бы причиной. Только в этом отношении, 
следовательно, только в этом опосредствовании она и есть причина. Все 
существующее — здесь мы не касаемся еще опосредствования самим собой — 
поскольку оно для своего бытия, 
   331 
   т. е. для своей непосредственности, нуждается в другом, — тем самым 
опосредствовано. 
   Логическое есть диалектическое, где бытие как таковое рассматривается в 
качестве того, что, будучи непосредственным, неистинно. Истина бытия есть 
становление; становление есть определение, соотносящееся с самим собой, нечто 
непосредственное, самое простое представление, но оно содержит оба определения 
— бытия и небытия. Непосредственного нет вообще, это — выдумка школьной 
премудрости; непосредственность существует лишь в этом дурном рассудке. 
   Так же обстоит дело с непосредственным знанием, с этим особым способом, 
видом непосредственности. Непосредственного знания нет. Непосредственным 
знанием может быть лишь в том случае, если у нас нет сознания его 
опосредствованное™, но и здесь оно опосредствованно. У нас есть чувства — они 
непосредственны, есть созерцание — оно являет себя в форме непосредственности. 
Однако, как только мы переходим к мыслительным определениям, мы уже не можем 
останавливаться на том, что кому-либо кажется, нас интересует, обстоит ли дело 
действительно таким образом. 
   Если мы рассматриваем созерцание, то есть «я», знание, созерцание и есть 
нечто другое, объект, или, если понимать его не как нечто объективное, а как 
субъектин-ное, некая определенность. В ощущении я опосредствован только 
объектом, определенностью моего ощущения. Оно всегда есть содержание, для него 
необходимы две стороны. Знание — нечто совсем простое, но я должен знать 
что-то; если же «я» — только знание, то я не знаю ничего. То же можно сказать о 
чистом видении: я не вижу ничего. Чистое знание можно назвать непосредственным, 
оно совсем просто; если же знание действительно, то в нем обязательно 
присутствует познающее и познаваемое, отношение и опосредствование. Это 
относится и к религиозному знанию, которое по существу также опосредствованное 
знание; однако это ни в коей степени не значит, что можно односторонне 
рассматривать опосредствованное знание как единственное реальное и истинное 
знание. К какой бы религии человек ни принадлежал, он всегда знает, что он 
воспитан и обучен в рамках этой религии. Это обучение, это воспитание дали мне 
мое знание, мое знание опосредствовано обучением, образованием и т. п. 
   332 
   Очевидно, что позитивная религия дана в откровении, причем внешним для 
индивидуума образом: здесь релииюпгая вера по существу опосредствована 
откровением. Нее эти обстоятельства: обучение, откровение — не случайны, не 
акцидентны, а существенны. Правда, они касаются внешнего отношения, однако это 
отношение, будучи внешним, не перестает быть существенным. 
   Если мы теперь обратимся к другой, внутренней стороне и забудем о том, что 
вера, убеждения опосредствованы, то мы станем на такую точку зрения, согласно 
которой эта вера и эти убеждения рассматриваются как таковые. Сюда следует 
отнести утверждение о непосредственности знания: мы непосредственно знаем о 
боге, упомянутое знание дано нам в откровении. Это — очень важный принцип, и мы 
должны сохранить его в его сущности; в нем содержится уверенность, что 
позитивное откровение не может создать такую религию, которая была бы 
механическим привнесением, воздействием извне, чем-то положенным в человеке. 
   Сюда вполне можно отнести слова Платона: человек ничему не научается, он 
только вспоминает, в человеке есть нечто изначально в нем заключенное21. Если 
воспринимать слова Платона внешним образом, не в философском смысле, то они 
означают, что человек вспоминает содержание, которое он знал в некоем 
предыдущем состоянии. У Платона это выражено в виде мифа, смысл которого в том, 
что религия, право, нравственность, все духовное лишь пробуждается в человеке. 
Он есть дух в себе, истина находится в нем, и ее надо лишь довести до его 
сознания. 
   Дух свидетельствует о духе, и это свидетельство есть собственная, внутренняя 
природа духа. В этом заключено то важное определение, что религия не привнесена 
в человека извне, по находится в нем самом, в его разуме, в его свободе вообще. 
Если мы абстрагируемся от этого отношения и остановимся на том, что есть это