несоответствие чудес божественному. 
   Если, однако, все перечисленные способы опосредствовать связь между 
содержанием представления и самосознанием когда-либо и достигали своей цели, 
если апологетические рассуждения со всеми своими обоснованиями и дали 
кому-нибудь уверенность и если я со всеми потребностями, желаниями и 
страданиями моего сердца нашел в содержании религии утешение и умиротворение, 
то это произошло лишь случайно и зависит от того, что именно эта точка зрения 
рефлексии и моего внутреннего мира еще не подверглась воздействию беспокойства 
и что здесь не пробудилось еще предчувствие чего-то высшего. Подобная 
уверенность зависит, следовательно, лишь от случайного изъяна. 
   Однако «я» — не только это сердце и эта душа или эта благожелательная 
рефлекспя, которая открыто и охотно идет навстречу рассудочной апологетике п 
ощущает одну только радость, внимая обоснованиям, соответствующим ее 
представлениям и подтверждающим ее доводы; во мне 
   323 
   содержатся и иные, более высокие потребности. «Я» определено также и 
конкретно, совершенно простым и всеобщим способом, так что моя определенность 
есть чистая простая определенность. Другими словами, «я» есть абсолютно 
конкретное «я», себя в себе определяющее мышление, «я» есть как понятие. Будучи 
конкретным, я ищу уже не только успокоения моего сердца, но понятие ищет 
умиротворения, и по отношению к нему религиозное содержание в виде 
представления сохраняет форму внешнего проявления. Если многие люди большой и 
тонкой души, люди, которым было свойственно глубокое понимание, и находили 
умиротворение в религиозной истине, то понятие, это конкретное в себе мышление, 
еще не получило тем самым умиротворения и проявляет себя прежде всего как 
стремление к разумному пониманию. Если сами по себе еще неопределенные слова 
«разум», «разумное понимание» не сводятся только к тому, что нечто во мне 
достоверно в качестве внешнего определения, но мышление определяет себя так, 
что предмет твердо противостоит мне для себя самого и обоснован в себе самом, 
то в этих словах обособляет себя и остается в этом обособлении тождественным с 
собой понятие как всеобщее мышление. Какое бы дальнейшее содержание, 
относящееся к воле или интеллекту, я ни обнаружил в разумном, субстанциальным 
всегда остается одно — необходимость того, чтобы «я» знало содержание как 
обоснованное в самом себе, чтобы «я» имело в нем сознание понятия, т. е. не 
только уверенность, достоверность и соразмерность с другими утвержденными в 
качестве истин положениями, которым я подчиняю его, но чтобы «я» в этом 
содержании обрело истину в качестве истины, в форме истины -в форме абсолютно 
конкретного, полностью и совершенно гармоничного в себе. 
   Так, представление растворяется в форме мышления, и определение формы есть 
именно то, что философское познание добавляет к истине. Из этого, однако, 
явствует, что философия меньше всего стремится к тому, чтобы устранить религию 
или утверждать, будто содержание религии не может быть для-себя-истиной; 
напротив, именно религия есть истинное содержание, но только в форме 
представления; и философия не открывает субстанциальную истину, точно так же 
как человечество не ждало появления философии, чтобы обрести сознание истины. 
   324 
   III. Необходимость религиозного 
   отношения в форме мышлени 
   и его опосредствование 
   Внутренняя связь и абсолютная необходимость, которую обретает в мышлении 
содержание представления, не что иное, как понятие в своей свободе, где 
содержание становится определением понятия и уравнивается с самим «я». 
Определенность здесь — просто моя, дух имеет в ней в качестве предмета саму 
свою существенность, и данность предмета, авторитет и внешнее пребывание 
содержания вне меня исчезают. 
   Тем самым мышление дает самосознанию абсолютное отношение свободы. 
Представление еще пребывает в сфере внешней необходимости, поскольку все его 
моменты, соотносясь друг с другом, не теряют при этом своей самостоятельности. 
Отношение же этих образований в мышлении есть отношение идеальности, при 
котором ни одно из этих образований не обособляется в своей самостоятельности, 
но каждое из них есть по отношению к другому некая форма видимости. Любое 
различие, любое образование, таким образом, есть некая прозрачность, а не 
темная и непроницаемая для-себя-устойчивость. Тем самым эти различия не суть 
такие, которые в своей самостоятельности оказывают сопротивление друг другу, но 
они положены в своей идеальности. Отношение несвободы как для содержания, так и 
для субъекта теперь исчезает, поскольку установилась абсолютная соразмерность 
содержания и формы. Содержание свободно в себе, и его свечение видимости в себе 
самом есть его абсолютная форма; и субъект имеет перед собой в предмете 
действование идеи, в себе и для себя сущего понятия, которое есть он сам. 
   В нашем изложении мышления и его развития мы считаем необходимым 
остановиться прежде всего на том, 1) как мышление являет себя в своем отношении 
к представлению или, вернее, в качестве внутренней диалектики представления, 
затем 2) как мышление в качестве рефлексии стремится опосредствовать 
существенные моменты религиозного отношения и, наконец, 3) как оно в качестве 
спекулятивного мышления находит свое завершение в понятии религии и снимает 
рефлексию в свободной необходимости идеи. 
   325 
   1. Диалектика представлени 
   а) Прежде всего следует остановиться на том, что мышление уничтожает ту 
простую форму, в которой содержание выступает в представлении; именно в этом