содержится дух, и он воздействует на дух: субъективный дух свидетельствует о 
духе, находящемся в содержании, сначала это — лишь смутное признание, где дух 
еще не сформировался для сознания; 
   с) всякое духовное содержание, отношение вообще есть представление 
посредством формы, посредством того, что внутренние определения этого 
содержания постигаются так, как они просто соотносятся с собой и существуют в 
форме самостоятельности. 
   Когда мы говорим: «Бог всеведущ, всеблаг, справедлив», мы имеем определенное 
содержание; однако каждое из этих определений содержания единично и самосто- 
   318 
   ii им i.no. «И», «также» — способы соединения, присущие представлению. 
Определения «всеведущ», «всеблаг» суть i .п.же понятия, уже не нечто образное, 
чувственное или историческое, а духовные определения. Однако они еще не 
подвергнуты анализу в себе, и различия в их отношении друг к другу еще не 
положены, а взяты лишь в абстрактном, простом отношении с собой. Поскольку в 
по-дошюм содержании уже заключены многообразные отношения, но отношения эти 
носят чисто внешний характер, то тем самым положено внешнее тождество. «Нечто 
есть то, затем это, затем оно таково» — подобные определения имеют прежде всего 
форму случайности. 
   Представление может содержать и отношения, они более близки мысли, например 
представление, что бог сотворил мир; но и подобное отношение принимает здесь 
форму случайности и чего-то внешнего. Так, в представлении о сотворении мира 
бог находится для себя по одну сторону, мир — по другую, и связь обеих сторон 
не положена в форме необходимости. Эта связь находит свое выражение или в 
аналогии из жизни природы и естественных событии, пли, если ее определяют как 
творение, этот акт принимает характер чего-то совершенно необычайного и 
непонятного. Если же пользоваться выражением «деятельность», которая якобы 
сотворила мир, то оно, правда, нечто более абстрактное, но еще не понятие. 
Существенное содержание прочно пребывает в себе в форме простой всеобщности, в 
которую оно облечено, и оно еще не знает перехода посредством себя самого в 
другое, своего тождества с другим; оно тождественно только с самим собой. 
Отдельные точки еще не связаны необходимостью, у них нет единства их различения.
 
   Поэтому каждый раз, когда представление пытается охватить существенную связь,
 оно оставляет ее в форме случайности и не достигает ни ее истинного в себе, ни 
ее вечного проникающего себя единства. Так, например, в представлении идея 
провидения и исторические события находят свой источник и свое обоснование в 
извечных решениях божьих. Тем самым эта связь сразу же перемещается в такую 
сферу, где она становится для нас непонятной и неисповедимой. Следовательно, 
идея всеобщности не определяется в себе и, едва высказанная, тут же отвергается.
 
   После того как мы рассмотрели всеобщую определенность представления, нам 
следует остановиться на 
   319 
   педагогическом вопросе нового времени, па том, можно ли преподавать религию. 
Учителя, не понимающие смысла религиозного учения, полагают, что преподавание 
религии не нужно. Однако религия имеет содержание, которое должно быть 
представлено в качестве предмета. Следовательно, это представленное содержание 
должно быть сообщено, ибо представления могут быть переданы посредством слова. 
Совсем другое — согреть душу, возбудить чувства; это уже не обучение, а 
пробуждение интереса моей субъективности к чему-то; это может лечь в основу 
проповеди, но не обучения. Когда отправляются от чувства, полагают его в 
качестве первого и исконного и утверждают, что религиозные представления 
коренятся в чувстве, то это отчасти верно, поскольку изначальная определенность 
заключена в самой природе духа. Но наряду с этим чувство настолько 
неопределенно, что может содержать в себе все что угодно, и знание о том, что 
содержится в чувстве, принадлежит не самому чувству, а дается лишь образованием 
и обучением, которые создают представление. Наставники, отрицающие 
необходимость обучения религии, стремятся к тому, чтобы дети и все люди вообще 
сосредоточили свои помыслы о боге в субъективном ощущении любви, а любовь бога 
они представляют себе в виде любви родителей к своим детям, которых они любят и 
должны любить такими, как они есть; подобные наставники похваляются тем, что 
бог не перестает их любить, и попирают все законы божеские и человеческие, 
будучи при этом уверены, что они не оскорбили любовь 17. Однако, для того чтобы 
любовь была чистой, она должна сначала отказаться от себялюбия, освободиться, а 
освобождается дух лишь тогда, когда он выходит вовне, за пределы самого себя и 
созерцает субстанциальное как нечто другое, высшее по отношению к себе. Дух 
истинно возвращается к себе лишь посредством того, что он соотнесся с 
абсолютной мощью, с огромным объектом, вышел в нем за свои пределы и 
освободился, отказался от себя. Друшми словами, предпосылка истинной любви — 
страх божий. То, что есть в-себе-и-для-себя-истинное, должно явиться душе как 
нечто самостоятельное, в котором она отвергает себя; и лишь через это 
опосредствование, через восстановление себя самой душа обретает истинную 
свободу. 
   Если объективная истина есть для меня, то я отрешился от себя, ничего не 
сохранил для себя и вместе с 
   320 
   тем постиг эту истину как свою. Тем самым я отождествил себя с ней и обрел 
себя в ней, но уже как чистое, свободное от желаний самосознание. Это отношение,
 вера как абсолютное тождество содержания и меня есть то же, что религиозное