без бога. На область религии приходится абсолютное содержание и цель, но только 
в качестве абстрактно позитивного. Познание захватило весь конечный материал, 
втянув его в сферу своего господства; к нему отошло все определенное 
содержание; однако, устанавливая в нем необходимую связь, оно не способно 
ввести в него связь абсолютную. И наконец, поскольку наука подчинила себе 
познание, поскольку она есть сознание необходимости в конечном мире, религия 
лишилась познания и превратилась в одно только чувство, в лишенное содержания 
стремление духа ввысь, к вечному; однако религия ничего не может сказать о нем, 
ибо всякое познание неминуемо было бы сведением вечного до уровня конечной 
сферы, конечных связей. 
   Когда обе эти сложившиеся указанным образом стороны вступают в 
соприкосновение друг с другом, они проявляют взаимное недоверие. Религиозное 
чувство не доверяет конечному, которое заложено в познании, и упрекает науку в 
суетности, исходя из того, что в ней субъект держится самого себя, есть в себе, 
и «я» в качестве познающего, противостоящего всему внешнему 
   216 
   миру есть для себя. Познание в свою очередь также не домеряет той 
тотальности, в которой пребывает чувство, сводящее к одному все развертывание и 
развитие. Познание опасается того, что, следуя требованиям чувства м 
безоговорочно признав истину, которую оно но усматривает со всей 
определенностью, оно может потерять свою свободу. И когда религиозное чувство 
выходит из своей всеобщности и ставит перед собой цели, т. е. переходит в 
область определенного, то познание способно увидеть в этом лишь случайную 
прихоть, и оно сочло бы, что само стало жертвой случайности, если бы оно 
попыталось таким же способом постигнуть определенное. Поэтому, когда рефлексия 
бывает вынуждена в качестве образованности проникнуть в сферу религии, она не 
находит себе там применения, и все определения этой сферы лишь возмущают ее. 
   с) Однако как только противоположность между обеими сторонами достигает той 
стадии, на которой каждая из них враждебно отталкивает от себя другую, 
возникает потребность в сближении, где бесконечное являло бы себя в конечном, а 
конечное — в бесконечном, и каждое из них не составляло бы более особенного 
царства. Это было бы примирением чистого религиозного чувства с познанием и 
интеллектом. Подобное примирение должно было бы полностью удовлетворить все 
требования познания и понятия, ибо они не могут поступиться ничем. Однако в 
такой же степени ничто не может быть утеряно и из абсолютного содержания, и оно 
не может быть снижено до конечного; и перед лицом бесконечного конечная форма 
знания должна снять себя. 
   В христианской религии потребность в таком примирении должна была проявиться 
сильнее, чем в других религиях, ибо: 
   а) Она сама начинает с абсолютного раздвоения., и началом ее служит 
страдание, в котором она разрывает естественное единство духа и разрушает 
естественный мир (Frieden). Человек являет себя в ней злым от природы, 
следовательно, негативным самому себе по своей внутренней природе, и дух, 
загнанный в самого себя, обнаруживает свое раздвоение с бесконечной, абсолютной 
сущностью. 
   (3) Примирение, потребность в котором находит здесь свое наивысшее выражение,
 обнаруживает себя прежде всего для веры, ноне только для нее как 
непосредственной. 
   217 
   Так как дух возвращается в себя от своей непосредствен-пой естественности, 
то в качестве грешного он есть другое по отношению к истине, он отдален, 
отчужден от нее. Поставленное в это положение разорванности «я» не есть истина, 
поэтому истина дана как самостоятельное содержание представления, истина 
представлена прежде всего основанной на авторитете. 
   у) Однако если я тем самым перемещен в такую интеллектуальную сферу, где 
предметом познания служат природа бога, божественные определения и деяния, а 
достоверность всего этого покоится на созерцании и уверениях других, то я 
вынужден обратиться к самому себе, ибо это я мыслю, познаю, во мне есть разум и 
это я свободен впасть в грех и подвергнуть его рефлексии. В силу вышесказанного 
познание заключено в самой христианской религии. 
   В христианской религии я сохраняю свою свободу пли, вернее, становлюсь в ней 
свободным. В ней субъект, спасение души, спасение отдельного человека как 
такового, а не только всего рода есть существенная цель. Эта субъективность, 
самостностъ (но не себялюбие) и есть принцип познания. 
   Поскольку христианская религия принимает принцип познания, постольку она 
предоставляет своему содержанию развиваться, так как представления о всеобщем 
предмете непосредственно, или в себе, суть мысли и в качестве таковых должны 
развиваться. Поскольку же содержание существенно для представления, оно 
отделено от непосредственного мнения и созерцания, оно проходит через 
разделение. Короче говоря, по отношению к субъективности это уже абсолютное, в 
себе и для себя сущее содержание. Таким образом, христианская религия сама 
соприкасается с этой противоположностью чувства, непосредственного созерцания, 
с одной стороны, рефлексии и знания — с другой. Она по существу содержит 
познание в себе самой, и сама способствовала тому, что оно со всей 
последовательностью развилось в качестве формы и мира формы и тем самым 
противопоставило себя той форме, в которой содержание есть истина как данность. 
В этом коренится разлад нашего времени. 
   До сих пор мы рассматривали развитие противоположностей в той форме, в 
которой они еще не достигли действительно философского уровня или еще находятся 
вне его. Поэтому теперь надо прежде всего поставить