целевой подход; более высокое по-знание требует прежде всего по меньшей мере 
   213 
   последовательности, видит в подобных целях, которые принято считать 
божественными, лишь подчиненные и конечные цели, нечто такое, что в опыте и 
наблюдении само раскрывает все свое ничтожество и никак не может быть предметом 
вечной божественной воли. 
   Рассматриваемый здесь подход, даже если отвлечься от его 
непоследовательности, нельзя не считать неопределенным и поверхностным, потому 
что в своей индифферентности он может иметь любое содержание, ибо ни в природе, 
ни в обстоятельствах жизни нет такого предмета, в котором нельзя было бы найти 
какое-нибудь полезное свойство. И благочестие перестает быть непосредственным 
чувством, оно исходит уже из всеобщей идеи цели, добра и, рассуждая, подчиняет 
упомянутой всеобщей идее имеющиеся вещи. Подобное рассуждение ставит 
благочестие в трудное положение, так как в явлениях природы, в которых оно 
усматривает такую поразительную целесообразность и такую полезность, легко 
может быть обнаружена столь же поразительная нецелесообразность и вредоносность.
 То, что служит на пользу одному, оборачивается вредом для другого и, 
следовательно, нецелесообразно: сохранение жизни и связанных с наличным бытием 
интересов, которые в одном случае как будто поддерживаются, в другом -в такой 
же степени нарушаются и уничтожаются. Таким образом, раздвоение в самом себе 
заключается здесь в том, что вопреки вечной форме божественной деятельности 
конечные вещи возвышаются до существенных целей. Эта непоследовательность 
противоречит представлению о боге, согласно которому бог и его деяния всеобщи и 
необходимы, более того, она разрушает это всеобщее определение. 
   Если же благочестие рассматривает внешние цели и внешнюю сторону вещей, 
посредством которой эти вещи полезны для другого, то создается впечатление, 
будто та естественная определенность (Bestimmtheit), которая служила здесь 
отправным пунктом, заключается лишь в том, чтобы быть для другого. Однако при 
ближайшем изучении все это оказывается лишь собственным отношением вещей, их 
собственной природой, имманентной природой соотносимого, его необходимостью. 
Так для благочестия осуществляется действительный переход к другой стороне, 
которую мы ранее определили как момент самости. 
   214 
   Р) Поэтому рассуждение благочестия оказывается опровергнутым; поскольку оно 
обратилось к мышлению it мыслительным отношениям, то мышление стало требо-it.ni,
 и искать того, что ему прежде всего присуще, т.е. последовательности и 
необходимости, и противопоставлять их точке зрения случайности. Тем самым 
полностью развивается и принцип самости; «я» как нечто простое, всеобщее, как 
мышление есть отношение вообще, а поскольку «я» для себя есть самосознание, то 
и отношение должно быть для меня. Мыслям, представлениям, которые я делаю 
своими, я даю определение, которое есть я сам. «Я» есть эта простая точка, и то,
 что есть для меня, я хочу познать в этом единстве. 
   Поэтому познание направлено на то, что есть, и на его необходимость и 
постигает эту необходимость в отношениях причины и действия, основания и 
следствия, силы и ее проявления, всеобщности, рода, и единичных существований, 
которые относятся к сфере случайного. Познание и наука полагают, таким образом, 
во взаимоотношения самые разнообразные вещи, лишают их случайности, присущей им 
в их непосредственности, и, рассматривая отношения, свойственные многообразию 
конечного явления, охватывают конечный мир в нем самом и превращают его в 
систему универсума таким образом, что познанию для постижения этой системы не 
нужно ничего иного, кроме самой этой системы. Ибо то, чем является вещь, что 
она есть по своей существенной определенности, познается в результате 
восприятия и наблюдения. От свойств вещей идут к их отношениям, которыми они 
связаны с другими вещами, причем к отношениям не случайным, а определенным, 
указывающим на изначальную вещь, производным которой они являются. Так, когда 
задается вопрос о причинах и основаниях вещей, вопрос этот следует понимать в 
том смысле, что познание ищет особенные причины. Уже недостаточно указать на то,
 что причиной молнии, падения республиканского строя в Риме или Французской 
революции является бог; очень скоро обнаруживается, что данная причина носит 
лишь самый общий характер и не дает требуемого объяснения. Стремясь понять 
естественное явление или тот или иной закон, его действие или следствие, люди 
хотят постигнуть основание именно этого явления, т. е. не то основание, которое 
лежит в основе всего, а основание именно этой определенности. И основание 
   215 
   подобных особенных явлений, подобное основание должно быть о.пг/каГпппм, его 
следует искать и брать в сфере конечное», и елмо оно должно быть конечным. 
Поэтому такого рода iю.чпание не выходит за пределы конечного и не стремится к 
этому, так как внутри этой конечной сферы оно может все познать, все объяснить 
и на все дать ответ. Таким образом, наука создает универсум познания, который 
не нуждается в боге, находится вне религии и непосредственно с ней не связан6. 
В этом своем царстве познание утверждает свои отношения и связи, присваивая 
себе всю определенность материала и все содержание; для другой стороны, для 
бесконечного и вечного, тем самым не остается ничего. 
   у) Таким образом, обе стороны достигли в своей противоположности полного 
развития. На стороне религии -душа, преисполненная божественного, но лишенная 
свободы, самосознания и последовательности в своем объяснении мира определенных 
вещей, который выступает здесь скорее в форме случайного. Последовательность 
связей определенных вещей относится к стороне познания, которое в конечном мире 
чувствует себя дома и свободно движется среди многочисленных связей в их 
мысленных определениях, создавая, однако, систему без абсолютной значимости,