Таким образом, мы опрели различение между мышлением и всеобщим, которое мы 
сначала назвали богом; это есть различение, порожденное вначале только нашей 
рефлексией и еще совершенно не наличествующее для себя в содержании. 
Результатом философии является то (в религии это существует в виде веры), что 
бог есть единственная истинная действительность, что другой не существует. В 
этой единственной действительности и чистой ясности еще нет места для 
действительности и различения, именуемого нами мышлением. 
   Мы имеем перед собой лишь одно это абсолютное. Это содержание, это 
определение мы еще не можем назвать религией; для этого в нем должен был бы 
присутствовать субъективный дух, должно было бы присутствовать сознание. 
Мышление —область этого всеобщего, однако это область сначала еще абсорбирована 
в этом едином, вечном, в себе и для себя сущем. 
   В таком истинном, абсолютном определении, которое, правда, еще не развито, 
не завершено, бог и при наличии развития остается абсолютной субстанцией. 
   Это всеобщее есть начало и отправной пункт; вместе с тем оно остается 
пребывающим единством — не только почвой, из которой произрастают различения, 
но всеобщим, в котором заключены все различия. Однако оно не есть инертное, 
абстрактное всеобщее, но абсолютное лоно, бесконечный импульс и источник, из 
которого все выходит, «уда все возвращается и где оно вечно сохраняется. 
   Следовательно, всеобщее никогда не выходит из этой стихии равенства (der 
Gleichheit) с самим собой и из этого пребывания у самого себя. В качестве 
всеобщего бог не может действительно пребывать у такого другого, существование 
которого было бы чем-то большим, чем видимость. Перед лицом этого чистого 
единства и ясной прозрачности материя теряет свою непроницаемость, а дух, «я», 
не обладает должной неприступностью, которая позволила бы ему обладать истинной 
субстанциальностью. 
   с) Подобному представлению хотели дать наименование пантеизма. Правильнее 
было бы назвать его представлением субстанциальности. Бог здесь определен 
   277 
   Только как субстанция; абсолютный субъект, дух также остается субстанцией, 
однако он не только субстанция, но и определен в себе как субъект. Это различие 
остается обычно совершенно непонятым теми, кто отождествляет спекулятивную 
философию с пантеизмом; они, как всегда, не видят самого главного и порочат 
философию, искажая ее. 
   С точки зрения противников спекулятивной философии, пантеизм имеет обычно 
следующее значение: все, весь мир, универсум, вся совокупность всего 
существующего, все бесконечное множество конечных вещей суть якобы бог; при 
этом философию упрекают в том, будто она утверждает, что все есть бог, т. е. 
все это бесконечное многообразие единичных вещей, не в себе и для себя сущая 
всеобщность, а единичные вещи в их эмпирическом существовании, так, как они 
непосредственно выступают. 
   Когда говорят: бог есть все это, например эта бумага и т. п., то это и есть 
пантеизм в упомянутом выше понимании, приписываемом философии. Другими словами, 
бог есть все, все единичные вещи. Если я говорю: род, то это также всеобщность, 
но совсем иная, чем та, в которой всеобщее выступает лишь как совокупность всех 
единичных существований, а сущее, лежащее в основе, подлинное содержание — как 
сумма всех единичных вещей. 
   Предположение, что какой бы то ни было религии когда-либо был свойствен 
подобный пантеизм, совершенно не соответствует истине. Ни одному человеку 
никогда не приходило в голову утверждать: все есть бог, т. е. все вещи в их 
единичности, случайности; и еще менее вероятно, конечно, чтобы подобное 
когда-либо утверждала философия. 
   Позже в определенной религии мы ознакомимся с восточным пантеизмом или, 
вернее, со спинозизмом. Спинозизм как таковой, а также восточный пантеизм 
утверждают, что божественное, присутствуя во всем, составляет лишь всеобщее его 
содержание, сущность вещей, причем таким образом, что эта сущность представлена 
как определенная сущность вещей. 
   Если Брахма говорит: «Я — сияние, блеск металлов, я — Ганг среди рек, жизнь 
в живущих» и т. д., то тем самым единичность снимается. Брахма ведь не говорит: 
я — металл, реки, единичные вещи всех видов так, как они существуют в своей 
непосредственности. 
   278 
   Блеск не есть самый металл, а всеобщее, субстанциальное, взятое из 
единичного, больше, но всеобщее единичного. Здесь мы уже обнаруживаем не то, 
что обычно приписывается пантеизму; здесь говорится о сущности подобных 
единичных вещей. 
   Живому свойственна временность, пространственность; здесь же из этого 
единичного берется лишь непреходящее. «Жизнь живого» в данной сфере жизни — 
неограниченное, всеобщее. Когда же говорят: «все есть бог», то единичное 
берется во всей его ограниченности, в его конечности, преходящести. Подобное 
представление о пантеизме сложилось в результате того, что под единством 
подразумевают абстрактное, а не духовное единство; затем в религиозном 
представлении, где речь может идти только о субстанции, о едином и единственном 
(das Erne) как истинно действительном, забывают, что именно перед лицом этого 
единого исчезают единичные, конечные вещи, что им больше не приписывается 
действительность, но что они лишь сохранены в качестве некой материальности 
наряду с единым. Те, кто объявляет философию пантеизмом, не верят флейцам, 
утверждавшим: существует лишь единое — и решительно добавлявшим к этому: 
небытия нет. Все конечное было бы ограничением, отрицанием единого, но небытия, 
ограниченности, конечности, границы и ограниченного вообще нет.