вызывает лишь то, как обстояло дело у других, что там происходило, случайные 
обстоятельства, связанные с происхождением и появлением догматов; что же 
касается собственных убеждений на этот счет, то удивление вызывает даже сам 
вопрос такого рода. 
   При историческом подходе абсолютный способ возникновения этих догматов из 
глубин духа, а тем самым и их необходимость, истина, которую они сохраняют и 
для нашего духа, оттесняются на второй план. В литературе об основных 
положениях христианского учения проявлено большое рвение и большая ученость, 
однако при всем том внимание направлено не на их содержание, а на чисто внешние 
обстоятельства, связанные с полемикой по данному вопросу, и на страсти, 
разгоревшиеся вокруг этих внешних обстоятельств. Таким образом, теология сама 
свела себя на довольно низкий уровень. Если познание религии не выходит за 
пределы чисто исторического познания, то теологов, способствовавших этому, 
можно уподобить конторщикам торгового дома, которые лишь ведут счета и книги 
чужому богатству и торгуют 
   236 
   за других, не извлекая при этом никаких выгод для г соя. Они, правда, 
получают жалованье, но заслуга их только в том, что они служат п регистрируют 
имущество других. Богословие такого рода вообще не находится больше в сфере 
мысли, не занимается бесконечной мыслью как таковой, по оперирует ею как 
конечной вещью, мнением, представлением и т. п. История занимается истинами, 
которые были истинами, т. е. истинами для других, а не истинами для тех, кто 
ими занимается. Истинным содержанием, познанием бога эти богословы вообще не 
интересуются. Им столь же недоступно знание бога, как слепому — лицезрение 
картины, раму которой он ощупывает. Их знание ограничивается сведениями о том, 
как определенный догмат был установлен тем или иным собором, какие доводы 
высказывались присутствующими на этих соборах, каким образом получила 
преобладание та или иная точка зрения. При этом они как будто все время имеют 
дело с религией, и все-таки не религия является предметом подобного познания. 
Нам много рассказывают о художнике, которому принадлежит картина, о судьбе 
самой картины, о ее стоимости в то или иное время, о том, н чьих руках она 
побывала, но о самой картине нам не говорят ничего. 
   Между тем для философии и религии наиболее существенно, чтобы дух сам 
вступил во внутреннее отношение с тем, в чем воплощен его наивысший интерес, 
чтобы он занимался не тем, что ему чуждо, а извлекал свое содержание из сферы 
существенного и считал бы себя достойным познания. В этом случае для человека 
речь идет о ценности его собственного духа, и ему не следует смиренно держаться 
в стороне и прятаться по углам. 
   3. Философия и непосредственное знание 
   Ввиду отсутствия содержания в рассмотренной выше точке зрения могло бы 
сложиться впечатление, будто мы упомянули о выдвинутых ею против философии 
обвинениях лишь для того, чтобы со всей определенностью указать, что наша цель 
противоположна той, которую данная точка зрения считает наивысшей, а именно 
познать бога; однако в одном отношении форма названной точки зрения 
представляет для нас действительно разумный интерес, и в этом аспекте новые 
богословские воззрения оказываются для философии еще более благоприятными. 
   237 
   С том, что объективная определенность целиком поглощается глубиной 
субъективности, снизано убеждение, согласно которому бог непосредственно 
открывает себя человеку, что религия и есть то, что человек непосредственно 
знает о боге40; это непосредственное знание называют разумом, называют и верой, 
но не в том смысле, в который вкладывает в веру церковь. В соответствии с этой 
точкой зрения знание, убеждения, благочестие полностью основаны на том, что в 
духе как таковом непосредственно вместе с сознанием самого себя дано сознание 
бога. 
   а) Это утверждение в прямом его значении, высказанное без каких-либо 
поползновений вступить в полемику с философией, не нуждается ни в 
доказательствах, ни в подтверждениях; упомянутое общее представление, которое 
теперь стало предрассудком, содержит определение, что высшее, религиозное 
содержание обнаруживает себя в самом духе, что дух открывает себя в духе, в 
этом, моем духе, что источник, корни веры находятся в глубочайшей своеобычности 
моего естества, что вера и есть моя своеобычность и, как таковая, неотделима от 
сознания чистого духа. 
   Утверждение, что знание находится непосредственно во мне, полностью 
исключает внешний авторитет и аргументы, привнесенные извне; то, что имеет 
значение для меня, должно найти подтверждение в моем духе, для того чтобы я 
уверовал, необходимо свидетельство моего духа. Оно может прийти и извне, но то 
обстоятельство, что па-чало приходит извне, не важно, значение оно может 
обрести лишь в основе всего истинного — в свидетельстве духа. 
   Этот принцип не что иное, как простой принцип самого философского познания, 
и философия не только не отвергает его, но рассматривает как свое основное 
определение. То обстоятельство, что главные принципы философии существуют как 
всеобщее представление и превращаются во всеобщий предрассудок и что 
философский принцип может тем скорее рассчитывать на признание со стороны всех 
образованных людей, следует считать большой удачей, счастливым стечением 
обстоятельств. В рамках этого общего предрасположения духа времени философия не 
только завоевала благоприятное внешнее положение — внешняя сторона ее вообще не 
занимает и мен i,iне всего тогда, когда речь идет о ее существовании или 
занятии ею в рамках государственных учреждений, по философии благоприятствуют 
глубокие внутренние обстоятельства, которые заключаются в том, что принцип