самого себя. Такой всеобщий способ действий, постигнутый в его истинном 
определении, суть, например, законы природы. 
   Брахман как одна, простая, абсолютная субстанция есть нечто среднего рода, 
божество, как сказали бы мы. Брахман выражает эту всеобщую сущность скорее в 
качестве личности, субъекта. Однако это различение применяется не постоянно и 
уже в различных casibus23, это различие стирается само собой, поскольку 
masculinum24 и neutrum25 имеют много равных casus26; этому различению не следут 
придавать большого значения еще и потому, что персонификация в виде Брахмы 
поверхностна и содержанием все равно остается эта простая субстанция. 
   В этой простой субстанции выступают теперь различения, и эти различения 
удивительным образом выступают так, как будто они инстинктивно определены в 
соответствии с понятием. Первое есть тотальность вообще в качестве единого, 
взятого совершенно абстрактно; вто- 
   488 
   рое — определенность, различенностъ вообще, а третье — в соответствии с 
истинным определением, которое заключается в том, что различения должны быть 
возвращены в единство,— есть конкретное единство. Эта троичность абсолютного, 
постигнутая в его абстрактной форме, когда оно лишено формы, есть только 
Брахман, пустая сущность; по своей определенности оно есть три, однако лишь в 
единстве, и эта триада есть единство. 
   Если мы точнее определим и выскажем это в другой форме, то второе 
заключается в существовании различий, различенных сил; однако перед лицом 
единой субстанции, абсолютного единства различение бесправно, и поскольку оно 
бесправно, то само существование определенного может быть названо вечной 
благостностью, откровенном божественного, дозволяющим различенному достигнуть 
того, что оно есть. Благостность эта заключается в том, что положенное мощью в 
качестве видимости на мгиове-ние обретает бытие. В мощи оно абсорбировано, но 
благостность позволяет ему существовать. 
   К этому второму добавляется третье, справедливость, согласно которой сущего 
определенного нет, конечное обретает свой конец, свою судьбу, свое право, право 
быть изменяемым, вообще становиться другой определенностью; это — 
справедливость вообще. К ней абстрактно принадлежит становление, исчезновение, 
возникновение, ибо и небытие не обладает правом и есть абстрактное определение 
по отношению к бытию, и само есть процесс перехода в единство. 
   Эту тотальность, которая есть единство, целое, индусы называют Тримурти 
(мурти означает «образ» подобно тому, как все эманации абсолютного называются 
мурти), и это есть высшее, различенное в себе таким образом, что в нем 
содержатся эти три определения. 
   Это триединство, вне всякого сомнения, самое поразительное и великое в 
индийской мифологии. Здесь нельзя говорить о личностях, так как все три начала 
лишены духовной субъективности в качестве основного определения. Однако, как 
вероятно, были поражены европейцы, обнаружив здесь этот высокий принцип 
христианской религии! Позже мы ознакомимся с ним в его истине и увидим, что дух 
в качестве конкретного духа обязательно должен быть постигнут как триединый. 
   Итак, первое, одно, единая субстанции есть то, что именуется Брахмой. 
Встречается и наименование Пара 
   489 
   брахма27—стоящий над Брахмой; все это страшнейшим образом перепутано. О 
Брахме, поскольку он есть субъект, рассказывают всевозможные истории. От такого 
понятия, как Брахма, поскольку определенное таким образом постигается как одно 
из этих трех, мысль, рефлексия, сразу же уходит и создает нечто высшее, которое 
определяет себя в этом различении. Поскольку то, что есть просто субстанция, 
вновь появляется только как одно наряду с другим, то потребность мысли — иметь 
нечто более высокое в виде Парабрахмы; и установить, в каком определенном 
отношении находятся подобные формы, чрезвычайно трудно. 
   Брахма есть, следовательно, то, что постигается как субстанция, из которой 
все вышло, которой все создано, мощь, которая все сотворила. Поскольку, однако, 
тем самым одна субстанция, одно, есть абстрактная мощь, она сразу же выступает 
как нечто инертное, как бесформенная, инертная материя; формирующую 
деятельность мы имеем здесь, как мы бы сказали, особо. 
   Одна субстанция (die Erne Substanz), поскольку она едина, есть нечто 
бесформенное; с этим связано то, что субстанциальность не удовлетворяет, и 
именно потому, что в ней отсутствует форма. 
   Так, Брахман, единая, тождественная самой себе сущность, выступает как нечто 
инертное, хотя и порождающее, но вместе с тем пассивное в своем поведении, 
нечто подобное женщине. Поэтому Криш-на и говорит о Брахмане: Брахман — мое 
лоно, только принимающее, в которое я помещаю мое семя и создаю в нем все. Так 
же и в определении «Бог есть сущность» отсутствует принцип движения, созидания, 
в нем нет деятельности. 
   Из Брахмана проистекает все: боги, мир, люди; однако наряду с этим 
обнаруживается, что это всеедШюе бездеятельно. Это же присутствует в различных 
космо-гониях, изображениях сотворения мира. 
   В Ведах встречается такое описание сотворения мира, где Брахма представлен в 
полном одиночестве, по?гно-стью для себя сущим и где некая сущность, 
представленная как нечто высшее, велит ему растянуться (ausdeh-nen) и 
произвести самого себя. Однако Брахма, говорится далее, в течение тысячелетия 
не мог постигнуть своего растяжения и вновь вернулся к себе. 
   Здесь Брахма представляется творящим мир, однако, 
   490 
   поскольку он есть одно, он выступает как инертное, как нечто, к чему взывает