совесть, в них никогда не раздается этот голос; корысть – вот маятник, качание 
которого поддерживает работу их механизма.
      От этого настроения, от этой восприимчивости зависит, какой будет 
субъективная религия каждого индивида. Объективной религии нас обучают с 
детства, в школе; достаточно рано закладывают ее в нашу память, так что часто 
еще не окрепший рассудок, прекрасное нежное растение, открытое свободное 
чувство, сгибается под (ее) тяжестью, – или подобно тому, как корни пробиваются 
сквозь рыхлую почву, жадно высасывают из нее питательные вещества, но огибают 
камень и ищут другого направления, так постоянным грузом навсегда остается 
возложенное на память бремя, – окрепшие же душевные силы или сбрасывают его 
совсем, или, не получая от него никаких питательных соков, оставляют его в 
стороне.
      В каждого человека природа поместила росток более тонких, вытекающих из 
моральности чувств; она вложила в него чувство моральности, более далеких целей 
по сравнению с чистой чувственностью; что эти прекрасные ростки не задушены, 
что из них выросла действительная восприимчивость к моральным идеям и чувствам 
– это дело воспитания, образования; религия не является первым, что может 
пустить корни в душе, она должна найти подготовленную почву, в которой только 
она и может развиваться.
      Все зависит от субъективной религии – у нее подлинная, истинная ценность, 
пусть спорят теологи о догмах, о том, что относится к объективной религии, о 
более детальных определениях принципов последней; в основе каждой религии лежит 
небольшое количество фундаментальных принципов, которые в различных религиях 
только более или менее модифицируются, искажаются, излагаются в более или менее 
чистом виде; они образуют основу всякой веры, всякой надежды, которые религия 
дает нам в руки. Когда я говорю о религии, то я решительно абстрагируюсь от 
всякого научного или, скорее, метафизического познания бога, нашего отношения к 
нему и отношения всего мира и так далее. Такое познание, которым занимается 
только резонирующий рассудок, есть теология, но никак но религия. Знание о боге 
и бессмертии я причисляю здесь к религии только потому, что такова потребность 
практического разума, и все это находится в легко сознаваемой связи с нею. При 
этом не исключаются более подробные разъяснения об особых усилиях бога, 
направленных на благо людей.
      Но и об объективной религии я также говорю лишь постольку, поскольку она 
образует составную часть субъективной.
      Я не намереваюсь исследовать ни то, какие религиозные учения представляют 
наибольший интерес для сердца и могут дать наибольшее утешение и возвышение для 
души, ни то, какими должны быть учения религии, чтобы народ стал лучше и 
счастливее, – я намерен исследовать меры, направленные на то, чтобы учение и 
силы религии вплетались в ткань человеческих чувствований, чтобы ее побуждения 
присоединялись к поступкам людей и оказывались в них живыми и действенными, 
чтобы религия стала вполне субъективной. Если она является таковой, то она не 
только обнаруживает свое наличное бытие в молитвенном складывании рук, в 
коленопреклонении и смирении сердца перед святынею, но и распространяется на 
все виды человеческих симпатий (если даже душа и не отдает себе в этом отчета) 
и действует всюду, но лишь опосредованно; она действует, если можно так 
выразиться, негативно, во время веселого наслаждения человеческими радостями, 
или при свершении возвышенных дел и во время упражнения более кротких 
добродетелей человеколюбия; но если даже она воздействует и не непосредственно, 
то у нее все же более тонкое влияние, так что душа продолжает при этом 
действовать свободно и открыто и не ослабляет своей деятельности, – выражению 
человеческих сил, подобных силе мужества, человечности, а также радостному 
состоянию, наслаждению жизнью принадлежит свобода от злонравного расположения 
души к зависти и т. п., принадлежит невинность и чистая совесть, и этим двум 
качествам способствует религия. Таким образом, она пользуется влиянием и в том 
отношении, что связанная с ней невинность умеет точно определить точку, где 
радость может переродиться в излишество, а мужество и решительность – в 
покушение на чужие права.
      
Субъективная религия
      
      Если теология является делом разума и памяти (ее происхождение тем не 
менее может быть любым – источником ее может быть и сама религия), религия же 
есть дело сердца, представляющее интерес ввиду потребности практического разума,
 то из этого само собой явствует, что в религии и теологии действуют различные 
душевные силы, да и подготовка души для обеих требуется различная. Для того 
чтобы мы могли надеяться, что высшее благо – претворить в действительность одну 
составную часть которого возложено на нас как долг – станет действительным во 
всем целом, практический разум требует веры в божество – в бессмертие.
      Это по крайней мере тот зародыш, из которого вырастает религия; и совесть,
 внутренний смысл справедливости и несправедливости, и чувство, что за 
несправедливостью должно следовать наказание, а за справедливостью – блаженство,
 лишь отчасти раскрывается в таком выведении религии, в отчетливых понятиях. 
Пусть идея некоего всесильного непостижимого существа возникла в душе человека 
в результате какоголибо ужасного природного явления или бог впервые явил себя 
человеку в грозе, когда последний сильнее чувствует присутствие бога, или в 
ласковом дуновении вечернего ветерка, – эта идея задела моральное чувство 
человека, которое сочло ее вполне отвечающей его потребности.
      Религия есть простое суеверие, если из нее в подобных случаях берут 
основания для поступков, – где только благоразумие может дать совет, или если