сопоставление. - Но следует также посмотреть, что в их соотношении  положено
в них же самих. - Они суть: это предположено в указанном соотношении - и они
суть лишь постольку, поскольку они отрицав ют друг друга и в то же время  не
допускают к самим себе этой  своей  идеальности,  своей  отрицаемое,  т.  е.
отрицают взаимное отрицание. Но  они  суть  лишь  постольку,  поскольку  они
отрицают: таким образом, когда отрицается это их отрицание, отрицается также
и их бытие. Правда, ввиду  того,  что  они  суть,  они  этим  отрицанием  не
отрицались бы, оно для них лишь нечто внешнее;
   это отрицание иного отскакивает от них и задевает, коснувшись их, лишь их
поверхность. Однако только благодаря отрицанию иных они возвращаются в самих
себя; они даны лишь как это опосредствование; это  их  возвращение  есть  их
самосохранение и их для-себя-бытие. Так как их отрицание  не  осуществляется
из-за  противодействия,  которое  оказывают  сущие  как  таковые   или   как
отрицающие, то они не возвращаются в себя, не сохраняют себя и не суть.
   Выше мы уже выяснили, что "одни" суть одно и то же, каждое  из  них  есть
так же "одно", как и иное. Это не только наше соотнесение, внешнее  сведение
вместе, а само отталкивание есть соотнесение;  "одно",  исключающее  "одни",
соотносит само себя с ними, с "одними", т. е. с самим  собой.  Отрицательное
отношение  "одних"  друг   к   другу   есть,   следовательно,   лишь   некое
слияние-с-собой. Это тождество, в которое переходит  их  отталкивание,  есть
снятие их разницы и внешности,  которую  они  как  исключающие  должны  были
скорее удержать по отношению друг к другу.
   Это полагание-себя-в-"одно" многих "одних" есть притяжение.
   Примечание [Положение о единстве "одного* и "многого"]
   Самостоятельность, доведенная  до  такой  крайности,  как  для-себя-сущее
"одно",  есть   абстрактная,   формальная   самостоятельность,   сама   себя
разрушающая; это - величайшее, упорнейшее заблуждение, принимающее  себя  за
высшую истину. В своих более конкретных формах она выступает как абстрактная
свобода, как чистое "Я", а затем еще как зло. Это  свобода,  столь  ошибочно
полагающая свою сущность в этой абстракции и льстящая  себя  мыслью,  будто,
оставаясь самой собой, она обретает себя в чистом виде. Говоря определеннее,
эта самостоятельность есть заблуждение: на то, что составляет  ее  сущность,
смотрят как на отрицательное и относятся к нему как  к  отрицательному.  Эта
самостоятельность, таким образом, есть отрицательное отношение к самой себе,
которое,  желая  обрести  собственное  бытие,  разрушает  его,  и  это   его
действование есть лишь проявление ничтожности этого действования. Примирение
заключается в  признании,  что  то,  против  чего  направлено  отрицательное
отношение,  есть  скорее  его  сущность,  заключается  лишь  в   отказе   от
отрицательности своего для-себя-бытия, вместо того чтобы крепко держаться за
него.
   Древнее изречение гласит, что одно есть  многое  и,  в  особенности,  что
многое есть одно. По поводу этого изречения мы  должны  повторить  сделанное
выше замечание, что истина "одного" и "многого", выраженная в  предложениях,
выступает в неадекватной форме, что эту истину  нужно  понимать  и  выражать
лишь как становление, как процесс,  отталкивание  и  притяжение,  а  не  как
бытие, положенное в предложении как покоящееся единство. Выше мы упомянули и
напомнили  о  диалектике  Платона  в  "Пар-мениде"  относительно   выведения
"многого" и "одного", а  именно  из  предложения:  "одно"  есть.  Внутренняя
диалектика понятия  была  нами  указана;  всего  легче  понимать  диалектику
положения о том, что многое есть одно, как внешнюю рефлексию, и  она  вправе
быть здесь внешней, поскольку и предмет, многие, есть то,  что  внешне  друг
другу. Это сравнение многих между собой сразу приводит к  выводу,  что  одно
всецело определено лишь как другое;
   каждое есть одно, каждое есть одно из многих, исключает иные, -  так  что
они всецело суть лишь одно и то же,  безусловно  имеется  налицо  лишь  одно
определение. Это факт, и дело идет лишь о том,  чтобы  понять  этот  простой
факт. Рассудок упрямо противится этому пониманию лишь потому, что он мнит, и
притом правильно, также и различие; но различие не исчезает из-за указанного
факта, как несомненно то, что этот факт не перестает существовать,  несмотря
на различие. Можно было бы, следовательно,  в  связи  с  простым  пониманием
факта различия  некоторым  образом  утешить  рассудок,  указав  ему,  что  и
различие появится вновь.
   b) Единое "одно" притяжения (Das eine Eins der Attraktion)
   Отталкивание - это прежде всего  саморасщепление  "одного"  на  "многие",
отрицательное отношение которых бессильно, так  как  они  предполагают  друг
друга как  сущие;  оно  лишь  долженствование  идеальности;  реализуется  же
идеальность в притяжении. Отталкивание переходит в притяжение, многие "одни"
- в единое "одно". То и другое, отталкивание и притяжение, с  самого  начала
различаются, первое как реальность  "одних",  второе  -  как  их  положенная
идеальность. Притяжение так соотносится с отталкиванием, что имеет его своей
предпосылкой. Отталкивание доставляет материю для  притяжения.  Если  бы  не
было никаких  "одних",  то  нечего  было  бы  притягивать.  Представление  о
непрерывном притяжении, о [непрерывном ] потреблении  "одних",  предполагает
столь  же  непрерывное  порождение  "одних";  чувственное  представление   о
пространственном притяжении допускает поток  притягиваемых  "одних";  вместо
атомов, исчезающих  в  притягивающей  точке,  выступает  из  пустоты  другое
множество [атомов ], и это, если угодно, продолжается до бесконечности. Если
бы притяжение было завершено, т. е., если бы представили себе, что  "многие"
приведены в точку единого  "одного",  то  имелось  бы  лишь  некое  инертное
"одно", уже  не  было  бы  более  притяжения.  Налично  сущая  в  притяжении