лишь в его непосредственности и  имея  в  виду  ранее  рассмотренный  смысл,
который обычно приписывают бесконечному.
   От ответа на этот вопрос, как утверждают, зависит вообще решение вопроса,
существует ли философия, и, делая вид, что хотят ответить  на  этот  вопрос,
задающие его в то же время полагают,  что  обладают  в  самом  этом  вопросе
некоторого рода каверзным вопросом, неким  неодолимым  талисманом,  служащим
верной и надежной защитой от утвердительного ответа и тем самым от философии
и необходимости заниматься ею.  -  И  относительно  других  предметов  также
требуется известная культура для того, чтобы  уметь  задавать  вопросы;  тем
более она требуется в отношении философских предметов, чтобы получить другой
ответ, чем тот, что вопрос никуда не годится.
   При постановке таких вопросов взывают обычно к снисходительности, говоря,
что дело не в том, какие употребляют слова, а  что,  независимо  от  способа
выражения, все равно понятно, о чем идет речь. Употребление здесь выражений,
заимствованных  из  области  чувственного  представления,   как,   например,
"выходить" и т.  п.,  возбуждает  подозрение,  что  он  возникает  на  почве
обычного представления и что для ответа на него также ожидают представлений,
распространенных в обыденной жизни, и образов чувственной метафоры.
   Если вместо бесконечного  взять  бытие  вообще,  то  кажется,  что  легче
постичь понятийно определение бытия (das Bestimmen des Seins), отрицание или
конечность в  нем.  Хотя  само  бытие  есть  неопределенное,  однако  в  нем
непосредственно  не  выражено,  что  оно  противоположность   определенного.
Напротив, бесконечное содержит эту мысль в явно выраженном  виде;  оно  есть
не-ко-нечное. Единство  конечного  и  бесконечного  кажется,  следовательно,
непосредственно исключенным; поэтому незавершенная рефлексия  упорнее  всего
не приемлет этого единства.
   Но мы уже  показали,  да  и  без  дальнейшего  углубления  в  определение
конечного и бесконечного непосредственно ясно, что бесконечное в том смысле,
в котором его берет эта незавершенная рефлексия, а именно в  смысле  чего-то
противостоящего конечному, - как раз  в  силу  того,  что  оно  противостоит
последнему, имеет в нем свое иное и уже потому ограничено и само конечно,  -
есть дурное бесконечное. Поэтому ответ на вопрос, каким образом  бесконечное
становится конечным, заключается в том, что нет такого бесконечного, которое
сначала бесконечно и которому только потом приходится стать конечным,  выйти
к конечности, но что оно  уже  само  по  себе  столь  же  конечно,  сколь  и
бесконечно. Так как, задавая этот вопрос, допускают, что, с  одной  стороны,
бесконечное существует само по себе и что, с  другой,  -  конечное,  которое
вышло из него, чтобы стать раздельным с ним, или которое, откуда бы  оно  ни
пришло, обособлено от него,  -  что  такое  конечное  поистине  реально,  то
следовало бы скорее сказать, что непостижима  именно  эта  раздельность.  Ни
такое конечное, ни такое  бесконечное  не  имеют  истинности,  а  неистинное
непостижимо. Но нужно также сказать, что  они  постижимы.  Рассмотрение  их,
даже взятых так, как они даны в представлении,  согласно  которому  в  одном
заключено определение другого, простое  усмотрение  этой  их  нераздельности
означает постижение их: эта нераздельность  есть  их  понятие.  -  Напротив,
принимая самостоятельность указанных  конечного  бесконечного,  этот  вопрос
предлагает  неистинное  содержание  и  уже  заключает  в   себе   неистинное
соотношение между ними. На него поэтому  не  следует  отвечать,  а  следует,
наоборот, отвергнуть содержащиеся в нем ложные предпосылки,  т.  е.  следует
отвергнуть  самый  вопрос.  Вопрос  об  истинности  указанных  конечного   и
бесконечного изменяет точку зрения на них,  и  это  изменение  переносит  на
первый вопрос то  смущение,  которое  он  должен  был  вызвать.  Наш  вопрос
оказывается чем-то новым для рефлексии - источника первого вопроса, так  как
в таком реф-лектировании нет того спекулятивного интереса,  который  сам  по
себе и прежде, чем соотносить  друг  с  другом  определения,  имеет  в  виду
познать, истинны ли эти определения, взятые так, как  они  предположены.  Но
поскольку познана неистинность конечного, которое так же должно оставаться у
себя,  мы  должны  сказать  относительно  этого  выхождения   конечного   из
бесконечного, что бесконечное выходит к конечному потому, что оно, если  его
понимают как абстрактное единство, не имеет  в  самом  себе  истинности,  не
имеет устойчивого существования, равно как и, наоборот,  конечное  входит  в
бесконечное  по  той  же  причине  -  вследствие  своей  ничтожности.   Или,
правильнее будет сказать, что бесконечное извечно выходит к конечности,  что
его (точно так же, как и чистого бытия) безусловно нет самого по  себе,  без
его иного в нем же самом.
   Вопрос, каким образом бесконечное выходит к  конечному,  может  содержать
еще одно предположение, что бесконечное в себе включает в себя  конечное  и,
стало быть, есть в себе  единство  самого  себя  и  своего  иного,  так  что
трудность состоит по существу  в  [их]  разъединении,  которое  противоречит
предположенному единству обоих. В этом  предположении  та  противоположность
[обоих определений],  на  которой  настаивают,  получает  лишь  другой  вид;
единство и различение отделяются и изолируются друг от друга.  Но  если  это
единство берут не  как  абстрактное,  неопределенное,  а  (как  в  указанном
предположении) уже как определенное единство конечного  и  бесконечного,  то
здесь уже имеется и различение обоих, - различение, которое в таком случае в
то же время  не  предоставляет  им  обособленности  и  самостоятельности,  а
оставляет их в единстве как идеальные. Это единство конечного и бесконечного
и их различение есть та же нераздельность, что конечность и бесконечность.
   Примечание 2 [ Идеализм]
   Положение о том, что конечное идеально, составляет идеализм.  Философский