другие формы рефлексии.  В  таком  определении  само  по  себе  имеется  его
противоположность, так что и не восходя к природе вещей  и  не  апеллируй  к
ней, можно изобличить это определение рефлексии в нем самом, беря  его  так,
как оно само себя дает, и в нем самом обнаруживая его иное. Было  бы  тщетно
стараться как бы схватить все извороты, все неожиданные мысли рефлексии и ее
рассуждения, чтобы лишить  ее  возможности  пользоваться  теми  лазейками  и
увертками, при помощи которых она скрывает от себя свое противоречие с самой
собой. Поэтому я и отказываюсь принимать во внимание те многочисленные,  так
называющие себя возражения и опровержения, которые приводились  против  того
[взгляда], что ни бытие, ни ничто не есть нечто истинное, а что их истина  -
это  только  становление.  Культура  мысли,  требующаяся  для  того,   чтобы
усмотреть ничтожность этих опровержений,  или,  вернее,  чтобы  отогнать  от
самого себя такие неожиданные мысли, достигается лишь благодаря критическому
познанию  форм  рассудка.  Но  те,  кто  щедрее  всего  на  подобного   рода
возражения, сразу нападают со своими соображениями на первые  положения,  не
давая себе труда до или после этого путем дальнейшего изучения логики помочь
себе осознать природу этих плоских соображений.
   Здесь следует рассмотреть некоторые явления,  возникающие  от  того,  что
изолируют друг от друга бытие и ничто и полагают одно вне сферы другого, так
что тем самым отрицается переход.
   Парменид признавал только бытие и был как  нельзя  более  последователен,
говоря в то же время о ничто, что его вовсе нет; имеется лишь бытие.  Бытие,
взятое совершенно отдельно, есть  неопределенное,  следовательно,  никак  не
соотносится с иным; поэтому кажется, что, исходя из этого начала,  а  именно
из самого бытия, нельзя двигаться дальше,  что,  для  того  чтобы  двинуться
дальше, надо присоединить к нему извне нечто  чуждое.  Дальнейшее  движение,
[выражаемое положением о том], что  бытие  есть  то  же  самое,  что  ничто,
представляется, стало быть, как второе, абсолютное  начало  -  как  переход,
стоящий отдельно и внешне примыкающий к  бытию.  Бытие  вообще  не  было  бы
абсолютным началом, если бы у него  была  какая-нибудь  определенность;  оно
тогда зависело бы от иного  и  не  было  бы  непосредственным,  не  было  бы
началом. Если же оно неопределенно и тем самым есть истинное  начало,  то  у
него и нет ничего такого, с помощью чего оно переходило бы в иное, оно в  то
же время есть и конец. Столь же мало может что-либо вырваться из него, как и
ворваться в него; у Парменида, как и у Спинозы, нет продвижения от бытия или
абсолютной  субстанции  к  отрицательному,  конечному.  Если   же   все-таки
совершается такое продвижение (что, исходя из бытия,  лишенного  соотношений
и,. стало быть, лишенного продвижения, можно, как мы  заметили,  осуществить
только внешне), то это движение есть второе, новое начало. Так, у Фихте  его
абсолютнейшее, безусловное основоположение А не  А  есть  полагание;  второе
основоположение - противополагание;  это  второе  основоположение,  согласно
Фихте, отчасти обусловлено, отчасти  безусловно  (оно,  следовательно,  есть
противоречие внутри себя). Это  -  продвижение  внешней  рефлексии,  которое
снова так же отрицает то, с чего оно начинает как с чего-то  абсолютного,  -
противополагание  есть  отрицание  первого  тождества,  -  как   тотчас   же
определенно делает свое второе безусловное обусловленным. Но если бы  [здесь
]  поступательное  движение,  т.  е.  снятие  первого  начала,  было  вообще
правомерно, то в самом этом первом должна была  бы  заключаться  возможность
соотнесения с ним некоего иного; оно, стало быть, должно было бы быть чем-то
определенным. Однако бытие или даже абсолютная субстанция не выдает себя  за
таковое. Напротив. Оно есть непосредственное, еще всецело неопределенное.
   Самые красноречивые, быть может, забытые описания  причины  того,  почему
невозможно от некоторой абстракции прийти  к  чему-то  дальнейшему  и  к  их
объединению, дает Якоби в интересах своей полемики  с  кантовским  априорным
синтезом самосознания в своей статье  "О  предпринятой  критицизмом  попытке
довести разум до рассудка" (Jac. Werke,  III  Bd.).  Он  ставит  (стр.  113)
задачу так, что требуется в чем-то чистом, будь то чистое  сознание,  чистое
пространство или  чистое  время,  обнаружить  возникновение  или  порождение
некоего синтеза. "Пространство есть одно, время  есть  одно,  сознание  есть
одно; скажите же, каким образом какое-либо из этих трех "одно" в самом себе,
в своей чистоте приобретает характер многообразия? Каждое из них  есть  лишь
нечто одно и не есть  никакое  иное:  одинаковость  (Einerleiheit),  "этот",
"эта", "это" в их тождестве  (eine  Der-Die-Das-Selbigkeit)  без  того,  что
присуще "этому", "этой", "этому" (ohne Derheit, Dieheit, Dasheit),  ибо  оно
еще  дремлет  вместе  с  "этот",  "эта",   "это"   в   бесконечности   =   О
неопределенного, из  которой  еще  только  должно  произойти  все  и  всякое
определенное!  Чем  вносится  конечность  в  эти  три   бесконечности?   Что
оплодотворяет a priori пространство и время числом и мерой и превращает их в
нечто чистое многообразное? Что приводит  в  колебание  чистую  спонтанность
("Я") (Ich)? Каким образом его чистая гласная получает согласную, или, лучше
сказать,  каким  образом  приостанавливается,  прерывая   само   себя,   его
беззвучное непрерывное дуновение, чтобы приобрести по крайней мере некоторый
род гласной, некоторое ударение?"  -  Как  видно,  Якоби  очень  определенно
признавал  абсурдность  (Unwesen)  абстракции,  будь  она   так   называемое
абсолютное, т. е. лишь абстрактное, пространство, или такое  же  время,  или
такое же чистое сознание, "Я". Он настаивает на этом,  чтобы  доказать,  что
продвижение к иному - к условию синтеза - и  к  самому  синтезу  невозможно.
Этот интересующий нас синтез  не  следует  понимать  как  связь  внешне  уже
имеющихся определении, - отчасти дело идет о порождении некоторого  второго,
присоединяющегося   к   некоторому   первому,   о   порождении    некоторого