вернее, до суеверного отношения к абстракциям. Было бы нетрудно показать это
единство бытия и ничто на любом примере, во всякой действительной  вещи  или
мысли. О бытии и ничто следует сказать  то  же,  что  было  сказано  выше  о
непосредственности и опосредствовании (заключающем в себе некое  соотношение
друг с другом (aufeinander) и, значит, отрицание), а именно, что нет  ничего
ни на небе, ни на земле, что не  содержало  бы  в  себе  и  бытие  и  ничто.
Разумеется, так как при этом речь заходит о каком-то нечто и действительном,
то в этом нечто указанные определения наличествуют уже не в той  совершенной
неистинности, в какой они  выступают  как  бытие  и  ничто,  а  в  некотором
дальнейшем  определении  и  понимаются,  например,   как   положительное   и
отрицательное; первое есть положенное, рефлектированное бытие,  а  последнее
есть положенное  (gesetzte),  рефлектированное  ничто;  но  положительное  и
отрицательное содержат как свою абстрактную основу: первое - бытие, а второе
- ничто. - Так, в самом Боге качество, деятельность, творение, могущество  и
т. д. содержат  как  нечто  сущностное  определение  отрицательного,  -  они
создают  некое  иное.  Но  эмпирическое  пояснение  указанного   утверждения
примерами было бы здесь совершенно излишне. Так как  это  единство  бытия  и
ничто раз навсегда лежит в основе как  первая  истина  и  составляет  стихию
всего последующего, то помимо самого становления все  дальнейшие  логические
определения: наличное бытие, качество, да и  вообще  все  понятия  философии
служат примерами этого единства. А так называющий себя обыденный или здравый
человеческий рассудок, поскольку он отвергает нераздельность бытия и  ничто,
пусть попытается отыскать пример, в котором одно оказалось бы отделенным  от
другого (нечто от границы, предела, или бесконечное, Бог, как мы только  что
упомянули, от деятельности). Только пустые порождения мысли  (Gedankendinge)
- бытие и ничто - только сами они и суть такого  рода  раздельные,  и  их-то
этот рассудок предпочитает истине, нераздельности того и другого, которую мы
всюду имеем перед собой.
   Нашим намерением не может быть предупреждать все случаи, когда  обыденное
сознание сбивается  с  толку  при  рассмотрении  подобного  рода  логических
положений, ибо случаи эти неисчислимы. Мы можем коснуться лишь некоторых  из
них. Одной из причин такой путаницы служит, между прочим, то обстоятельство,
что  сознание   привносит   в   такие   абстрактные   логические   положения
представления о некотором конкретном нечто и забывает, что речь  идет  вовсе
не о нем, а лишь о чистых  абстракциях  бытия  и  ничто,  и  что  только  их
необходимо придерживаться.
   Бытие и небытие суть одно и то же; следовательно, одно и то же, существую
ли я или не существую, существует ли или не существует этот дом, обладаю  ли
я или не обладаю ста талерами. Это умозаключение или  применение  указанного
положения совершенно меняет его смысл. В  указанном  положении  говорится  о
чистых абстракциях бытия и ничто; применение же делает из  них  определенное
бытие и определенное ничто. Но об определенном бытии, как уже сказано, здесь
речь не идет. Определенное,  конечное  бытие  -  это  такое  бытие,  которое
соотносится  с  другим  бытием:  оно  содержание,  находящееся  в  отношении
необходимости  с  другим  содержанием,  со   всем   миром.   Имея   в   виду
взаимоопределяющую связь целого, метафизика могла  выставить  -  в  сущности
говоря, тавтологическое - утверждение, что  если  бы  была  уничтожена  одна
пылинка, то обрушилась бы  вся  Вселенная.  В  примерах,  приводимых  против
рассматриваемого нами положения, представляется  небезразличным,  существует
ли нечто или его нет, не из-за бытия или небытия, а  из-за  его  содержания,
связывающего  его  с  другим   содержанием.   Когда   предполагается   некое
определенное  содержание,  какое-то  определенное  наличное  бытие,  то  это
наличное бытие, потому  что  оно  определенное,  находится  в  многообразном
соотношении с другим содержанием. Для него небезразлично, имеется ли  другое
содержание, с которым оно соотносится, или его нет, ибо только  через  такое
соотношение оно по своему существу есть то, что оно есть. То же самое  имеет
место и в представлении (поскольку мы берем  небытие  в  более  определенном
смысле - как представление в противоположность действительности), в связи  с
которым небезразлично, имеется ли бытие или отсутствие  содержания,  которое
как определенное представляется соотнесенным с другим содержанием.
   Это соображение касается того, что составляет один из главных моментов  в
кантовской  критике  онтологического  доказательства  бытия  Бога,  которую,
однако, мы  здесь  рассматриваем  лишь  в  отношении  встречающегося  в  ней
различения между бытием и ничто вообще  и  между  определенными  бытием  или
небытием.  -  Как  известно,  это  так  называемое  доказательство   заранее
предполагает  понятие  существа,  которому   присущи   все   реальности   и,
следовательно, также существование, каковое также было принято  за  одну  из
реальностей.  Кантова  критика  напирает,  главным  образом,  на   то,   что
существование или бытие (которые  здесь  считаются  равнозначными)  не  есть
свойство или реальный предикат, т. е. не есть понятие  чего-то  такого,  что
можно прибавить к понятию какой-нибудь вещи. - Кант хочет этим сказать,  что
бытие  не  есть  определение  содержания.  -  Стало  быть,  продолжает   он,
действительное не содержит в себе чего-либо  большего,  чем  возможное;  сто
действительных талеров не содержат  в  себе  ни  на  йоту  больше,  чем  сто
возможных талеров, а именно первые не имеют другого определения  содержания,
чем последние. Для этого, рассматриваемого как изолированное,  содержания  в
самом деле безразлично, быть или не быть; в нем нет никакого различия  бытия
или небытия,  это  различие  вообще  не  затрагивает  его:  сто  талеров  не
сделаются меньше, если их нет, и больше,  если  они  есть.  Различие  должно
прийти откуда-то извне. - "Но, - напоминает Кант, - мое имущество больше при