наличии ста действительных талеров, чем при одном лишь  понятии  их  (т.  е.
возможности их). В самом деле, в случае действительности предмет  не  только
аналитически содержится в моем понятии, но  и  прибавляется  синтетически  к
моему понятию (которое служит определением моего  состояния),  нисколько  не
увеличивая эти мыслимые сто талеров этим бытием вне моего понятия".
   Здесь предполагаются - если сохранить выражения Канта,  не  свободные  от
запутывающей тяжеловесности, - двоякого рода состояния: одно,  которое  Кант
называет понятием и под которым следует понимать представление, и  другое  -
состояние имущества. Для одного, как и для другого, - для имущества,  как  и
для  представления,  сто  талеров  суть  определение  содержания,  или,  как
выражается Кант, "они прибавляются к нему синтетически".  Я  как  обладатель
ста талеров или как необладатель их или же я  как  представляющий  себе  сто
талеров или не представляющий себе их -  это,  конечно,  разное  содержание.
Выразим это в более общем виде: абстракции  бытия  и  ничто  перестают  быть
абстракциями, когда они получают  определенное  содержание;  в  этом  случае
бытие есть реальность, определенное  бытие  ста  этих  талеров,  ничто  есть
отрицание, определенное  небытие  этих  талеров.  Само  же  это  определение
содержания, сто талеров, рассматриваемое также  абстрактно,  само  по  себе,
остается без изменений, одним и тем же и в том, и в другом случае. Но когда,
далее, бытие берется как имущественное состояние,  сто  талеров  вступают  в
связь с некоторым состоянием, и для последнего такого  рода  определенность,
которую они составляют, не безразлична;  их  бытие  или  небытие  есть  лишь
изменение; они перенесены в сферу  наличного  бытия.  Поэтому,  если  против
единства бытия и ничто возражают, что, мол, не безразлично, имеется ли то-то
(100 талеров) или не имеется, то заблуждаются, относя  различие  между  моим
обладанием и необладанием ста талерами только за счет бытия или небытия. Это
заблуждение,  как  мы  показали,  основано  на   односторонней   абстракции,
опускающей определенное  наличное  бытие,  которое  имеется  в  такого  рода
примерах, и удерживающей лишь бытие и  небытие,  так  же  как  и,  наоборот,
превращающей  абстрактное  бытие  и  [абстрактное]  ничто,  которое   должно
постигнуть, в определенное бытие и ничто, в наличное  бытие.  Лишь  наличное
бытие содержит реальное различие между бытием и  ничто,  а  именно  нечто  и
иное.  -  Это  реальное  различие  предстает  перед  представлением   вместо
абстрактного бытия и чистого ничто и лишь мнимого различия между ними.

   Как выражается Кант, "посредством существования нечто вступает в контекст
совокупного опыта". "Благодаря этому мы получаем одним предметом  восприятия
больше, но наше понятие о предмете этим не обогащается". - Это, как вытекает
из предыдущего разъяснения, означает следующее:  посредством  существования,
главным образом потому,  что  нечто  есть  определенное  существование,  оно
находится в связи с иным, и, между прочим, также с неким  воспринимающим.  -
Понятие  ста  талеров,  говорит  Кант,  не  обогащается  от  того,  что   их
воспринимают. Понятием Кант  здесь  называет  означенные  выше  изолированно
представляемые сто  талеров.  В  такой  изолированности  они,  правда,  суть
некоторое эмпирическое содержание, но содержание оторванное, не связанное  с
иным и не имеющее определенности в отношении иного. Форма тождества с  собой
лишает их соотношения с иным и делает их безразличными к тому, восприняты ли
они или нет. Но это так называемое понятие ста  талеров  -  ложное  понятие;
форма  простого  соотношения  с   собой   не   принадлежит   самому   такому
ограниченному, конечному содержанию; она форма, приданная  ему  субъективным
рассудком и заимствованная им у этого рассудка; сто талеров - это  не  нечто
соотносящееся с собой, а нечто изменчивое и преходящее.
   Мышлению  или  представлению,  перед  которыми  предстает  лишь  какое-то
определенное бытие - наличное бытие, - следует указать  на  упомянутое  выше
начало науки, положенное Парменидом, который свое представление и тем  самым
и представление последующих поколений очистил и возвысил до чистой мысли, до
бытия, как такового, и этим создал стихию науки. - То, что составляет первый
шаг в науке, должно было явить себя первым и историческим (geschichtlich). И
единое или бытие в учении элеатов мы должны  рассматривать  как  первый  шаг
знания о мысли; вода 36 и тому подобные материальные начала, хотя, по мнению
выдвигавших их философов, представляли собой всеобщее,  однако  как  материи
они не чистые мысли; числа же - это не первая простая и не остающаяся  самой
собой мысль, а мысль, всецело внешняя самой себе.
   Отсылку от отдельного конечного бытия к бытию, как  таковому,  взятому  в
его совершенно абстрактной  всеобщности,  следует  рассматривать  как  самое
первое  теоретическое  и  даже  практическое  требование.  А  именно,   если
поднимают  шумиху  вокруг  этих  ста  талеров,  утверждая,  что  для   моего
имущественного состояния не безразлично, обладаю ли я ими  или  нет,  и  тем
более не безразлично, существую ли я или нет, существует ли иное или нет, то
не говоря уже о том, что бывают такие имущественные состояния,  для  которых
такое обладание ста талерами  будет  безразлично,  -  можно  напомнить,  что
человек  должен  подняться  в  своем  образе  мыслей  до  такой  абстрактной
всеобщности, при которой ему в самом деле будет безразлично,  существуют  ли
или не существуют эти сто талеров,  каково  бы  ни  было  их  количественное
соотношение  с  его  имущественным  состоянием,  как  ему  будет  столь   же
безразлично, существует ли он или нет, т. е. существует  ли  он  или  нет  в
конечной жизни (ибо имеется в виду некое состояние, определенное бытие) и т.
д. Даже si fractus illabatur orbis, impavidum ferient  ruinae,  сказал  один
римлянин, а тем более должно быть присуще такое безразличие христианину.
   Следует еще отметить непосредственную связь  между  возвышением  над  ста