быть воспринят ею, и в этом восприятии любви он терял свою форму. Преступлению 
же он противоположен по своему содержанию, преступление исключается законом, и 
все-таки оно есть; и так как преступление есть разрушение природы, а природа 
едина, то в разрушающем разрушается столько же, сколько в разрушаемом. Когда 
распадается на противоположные единое, то соединение противоположных начал 
существует только в понятии, создается закон; и если противоположенное 
уничтожено, то остается понятие, закон. Но тогда закон выражает лишь 
недостающее, брешь, поскольку содержание закона снято в действительности, тогда 
он называется карающим законом. Эта форма закона непосредственна, закон 
противопоставлен жизни по своему содержанию, ибо эта форма закона указывает на 
уничтожение жизни. Однако в этом случае еще труднее представить себе, как закон 
в подобной форме — в качестве карающей справедливости — мог бы быть снят. В 
предыдущем снятии закона посредством добродетели исчезала лишь его форма, а 
содержание его оставалось; здесь же вместе с формой было бы снято и его 
содержание, ибо содержание его есть кара. 
   Кара непосредственно заключена в нарушенном законе. Того же права, которого 
лишен в преступлении другой, лишается и сам преступник W. Преступник поставил 
себя вне понятия, в котором заключено содержание закона. Правда, закон говорит 
лишь о том, что преступит; теряет заключенное в законе право, [однако] 
поскольку это право непосредственно представляет собой лини, нечто мысленное, 
то лишь понятие преступника утрачивает право; для того же, чтобы он потерял 
[это право] в действительности, т. р. чтобы то, что утеряно понятием преступ- 
   [*] т. о. заслуживает наказания. Необходимость наказания заключена и чем-то 
внешнем и находится в соответствии с преступлением. 
   120 
   ника утеряла и его действительность, закон должен "I.in, объединен с живым 
(Lebendigein), должен быть властью. Если. закон в своем грозном величин на 
наказании, на том, что кара заслужена, .что не может быть снято. Закон не может 
освободить от мантия, не может даровать милосердие, ибо тем самым он бы снял 
самое себя. Закон нарушен преступником, содержание закона уже не для него, он 
снял это содержание; однако форма закона, всеобщность, преследует преступника и 
даже как бы льнет к его преступлению; проступок его становится всеобщим, и 
снятое им право снимается и для него. Закон, следовательно, остается, остается 
и то, что кара заслужена; однако живое, мощь которого объединялась с законом, 
судебный исполнитель, лишающий преступника в действительности утерянного им в 
понятии права, судья, уже не есть абстрактная справедливость, он — существо 
(Wesen), и справедливость есть не что иное, как его модификация. Необходимость 
кары установлена, но осуществление справедливости не есть нечто необходимое, 
потому что справедливость в качестве модификации живого может и исчезнуть; 
может выступить иная модификация; таким образом, справ.м лпвость обретает 
характер случайности; между справедливостью в качестве всеобщего, мысленного, и 
справедливостью в качестве действительного, т. е. сущего в живом, может 
заключаться противоречие; мститель может простить, может отказаться от мести; 
судья может перестать действовать в качестве судьи, может помиловать. Однако 
тем самым справедливость пе будет удовлетворена; справедливость же непреклонна, 
и, до тех пор пока законы суть наивысшее, от нее нельзя уйти, и индивидуальное 
должно быть принесено в жертву всеобщему, т. е. умерщвлено. Поэтому в идее, что 
закон может быть удовлетворен наказанием одного из многих одинаковых 
преступников, заключено противоречие, ибо, поскольку в нем одном понесли бы 
наказание и другие, он стал бы их всеобщим понятием; между тем закон, 
предписывающий или карающий, есть закон лишь постольку, поскольку он 
противостоит особенному. Условие всеобщности состоит для закона в том, что 
действующие люди пли действия суть особенные в топ мере, в какой они 
рассматриваются в их отношении ко всеобщему, к законам, в качестве 
соответствующих ему пли нарушающих его; в этом смысле их отношение, их 
определенность не тер- 
   121 
   пят изменений. Они действительны, они суть то, что они суть; содеянное не 
может быть сделано не содеянным, за проступком следует кара. Связь их 
нерасторжима; если нет способа сделать проступок не содеянным, если его 
действительность носит вечный характер, то примирение невозможно, оно не дается 
даже наказанием. Закон, правда, тем самым удовлетворен, так как противоречие 
между высказанным им долженствованием и действительностью преступника, 
исключение из всеобщего, к которому стремился преступник, сняты. Однако 
преступник не примирен с законом (независимо от того, остается ли закон для 
преступника чуждой ему сущностью или субъективно заключен в нем самом в виде 
угрызений совести). В первом случае действие чуждой силы, которую преступник 
сам создал и вооружил, действие этой враждебной сущности прекращается, после 
того как она покарала преступника; после того как эта сущность оказала на 
преступника воздействие, подобное тому, которое оказал на другое он сам, она, 
правда, отступает, но сохраняет свою угрожающую позицию, и образ ее не исчезает,
 не становится дружелюбнее. Перенесенное наказание не заставляет замолчать 
голос совести, не устраняет сознания злого дела, осознания себя злодеем, ибо 
преступник продолжает считать себя таковым, у него нет власти над своим 
поступком как действительностью, и эта его действительность находится в 
противоречии с его сознанием закона. 
   И все-таки человек не может выдержать этот страх; в своем стремлении уйти от 
страшной действительности зла и нерушимости закона он может обратиться лишь к 
милосердию; угнетенность и боль, причиняемые угрызениями совести, могут 
заставить его поступить нечестно, попытаться убежать от себя и тем самым от