изображение их единения. Если же дух действует в другом, противоположном образе 
в качестве враждебного, господствующего, то он забыл о своей божественности. 
Чудеса потому суть выражение не-бо- 
   [*] Этот род воздействия предполагает разделение самого божественного, 
которое сохраняется даже еще и в соединении. Чудо— ;гго выражение наиболее 
далекого от божественности господства над мертвым; не свободный союз 
родственных сущностей и создание новых, а господство духа, который есть дух 
лишь постольку, поскольку у него нет ничего общего с телом, и тела, которое 
есть it к> потому, что у него нет ничего общего с духом. Неоднородные и,I'la.
'ia, соединенные в качестве причины и действия, едины и одном понятии, но дух и 
тело или жизнь и смерть не имеют ничего общего друг с другом; их соединение 
невозможно даже в понятии, и они не могут быть связаны в качестве причины и 
действия, ибо они абсолютно противоположны. Низводя божественное до причины, 
человек не возвышается до него. Чудо — подлинное creatio OX nib По. и нет мысли,
 менее соответствующей божественному, чем :>та, ибо здесь речь идет об 
уничтожении или создании совершенно чуждой силы, подлинной actio in distans. И 
если в истинно оожественном заключено единство, если в нем обретается покой, то 
божественное в чудесах есть полная разорванность природы. 
   189 
   жественного, что они являют собой нечто самое неестественное и содержат в 
себе наиболее резкое противоположение духа и тела, связанных воедино с 
чудовищной жесткостью. Божественное действование есть восстановление и 
выражение единстваt*J, чудеса — величайшая разорванность. 
   Следовательно, пробудившееся ожидание того, что действительность, 
соединенная с просветленным, преображенным в бога Иисусом, возвысится до 
божественного посредством чудодейственных деяний этого действительного, ни в 
коей мере не оправдывается; более того, оно еще подчеркивает жесткость этого 
присоединения действительного. Однако для [нас] это настолько более очевидно, 
чем для члзнов первой христианской общины, насколько мы более рассудительны, 
чем эти проникнутые восточным духом люди, которые не столь безусловно разделяли 
дух и тело, отводили рассудку меньшее число объектов. Там, где мы познаем 
рассудком определенную действительность, историческую объективность, там они 
подчас находят дух, а там, где мы полагаем лишь чистый дух, они видят его 
воплощенным в тело; примером последнего может служить форма, в которой они 
[воспринимают] то, что мы именуем бессмертием, точнее, бессмертием души. Они 
понимают его как воскресение тела. Обе эти точки зрения образуют крайности по 
отношению к греческому духу: первая — крайность разума, противополагающего 
рассудку и его объекту, мертвому телу, душу, негативное; вторая — крайность 
своего рода позитивной способности разума, полагающего тело как живое, тогда 
как одновременно он берет его в качестве мертвого. Для греков тело и душа 
составляли единый живой образ, в обеих же крайностях смерть есть разъединение 
тела и души, причем в одном случае тело не имеет больше для души никакого 
значения, в другом — тело обретает постоянное существование и без жизни. К тому,
 что мы познаем только рассудком и считаем только действительным, или, что то 
же самое, чуждым духом, первые христиане примешивают свой дух. В книгах иудеев 
мы обнаруживаем истории из прошлого, индивидуальные похождения и исчезнувший 
дух людей; в богослужении иудеев — действия по приказу, дух, цель и идеи 
которого для пас утеряны, не содержат истины. Для них во всем этом еще были 
истина и дух, но их истина, их дух — они не дали им стать объ- 
   [*] и наивысшего наслаждения природы. 
   190 
   • •минными. Дух, который иудеи усматривают в отдельных высказываниях 
пророков и в других своих книгах, заключается (для них) не в том, что они 
находят в слонах пророков предсказания действительности или сами ищут 
возможность применить их к этой действительности. ^десь — лишь неуверенное, 
безотчетное колебание между действительностью и духом. С одной стороны, в 
действительности усматривают лишь дух, с другой, — действительность сама 
существует как таковая, но не фиксируется. Для того чтобы пояснить нашу мысль 
примером, обратимся к Иоанну (XII, 14 и след.). В том, что Иисус въехал в 
Иерусалим на осле, Иоанн видит осуществление слов пророка, который в своем 
вдохновении предсказал :>то событие; Иоанн полагает, что действительность 
подтверждает истину этого предсказания. Данные о том, что подобные места в 
книгах иудеев в значительно и своей части оказались неподлинными, что они часто 
противоречат смыслу оригинального текста или истолкованы обратно тому смыслу, 
который они обретают в контексте, что они относятся к совсем иной 
действительности, к современным пророкам обстоятельствам и людям или, наконец, 
просто служат выражением сугубо личного пророческого вдохновения, — все эти 
данные могут быть направлены лишь против действительности того отношения, 
которое апостолы устанавливали между этими указаниями и обстоятельствами жизни 
Иисуса, а не против истины и духа этого отношения; это столь же верно, как то, 
что истина этого отношения не может быть обнаружена и в строгом, объективном 
мнении, будто подлинные слова и видения пророков являют собой предсказания 
последующих действительных событий. Дух того отношения, которое друзья Иисуса 
усматривают между видением пророков и событиями из жизни Иисуса, не может быть 
полностью постигнут, если полагать его только в сравнении сходных ситуаций, 
подобно тому как мы при описании какого-либо положения подчас ссылаемся на 
опреде- 
   ||' иные выражения древних писателей. В вышеприведенном примере Иоанн 
совершенно определенно говорит, что друзья Иисуса постигли эту связь только 
после проел ав-