181 
   * * * 
   Негативной стороне судьбы христианской общины, противоположению себя миру, в 
силу которого модификации жизни становились определенностями, а отношения с 
ними — преступлением, противостоит ее положительная сторона — узы любви. 
Распространение любви на целую общину приводит к тому, что она перестает быть 
живым единением индивидуальностей, что ее наслаждение ограничивается сознанием 
всех членов общины того, что они любят друг друга. Отсутствие судьбы как 
результат бегства в нереализованную жизнь легче переносилось ими потому, что 
они составляли общину, члены которой либо вообще отказывались в своих 
взаимоотношениях от всех форм жизни, либо определяли их только всеобщим духом 
любви, т. е. жили не в этих формах. Эта любовь есть божественный дух, но еще не 
религия. Для того чтобы любовь стала религией, она должна выразить себя в 
объективной форме. Она — субъективное чувство — должна слиться с представляемым,
 со всеобщим и тем самым обрести форму существа (Wesens), которому можно 
поклоняться и которое этого достойно. Потребность силой фантазии соединить в 
прекрасном, в боге субъективное и объективное, чувство и его стремление к 
предметности, рассудок, эта потребность, самая высокая потребность 
человеческого духа, есть стремление к религии. Эту потребность христианской 
общины не могла удовлетворить вера в бога, ибо в своем боге члены общины 
неизбежно обнаруживали лишь свое совместное чувство; в боге мира соединены все 
существа, но члены общины не соединены в нем в качестве таковых; их гармония не 
есть гармония целого, в противном случае они не составляли бы общины, не были 
бы связаны взаимной любовью. Божество мира не есть отражение их любви, 
божественного в них. Потребность в религии у Иисуса находила свое 
удовлетворение в боге целого, ибо его обращением к богу было каждое его 
столкновение с миром, его бегство от мира. Иисусу нужно было только 
противоположное миру, в котором коренилась и сама его противоположность; он был 
то же самое, что и его отец, был един с ним. Что же касается его общины, то она 
в меньшей степени сталкивалась с миром, она жила вне действенной борьбы с ним, 
и ей посчастливилось в том смысле, что она не ощущала постоянного раздражени 
   hi и. i им мира; поэтому она не была «вынуждена» постоянно «и ,|1(|ть от 
мира к противоположному ему,к богу. Всво-«•н <омместной жизни, в любви члены 
общины находили н.ц шждение, нечто реальное, некое подобие живого отно-И1 с имя,
 но поскольку каждое отношение противополагается тому, к чему оно относится, а 
чувство имеет еще ц качестве противоположного себе действительность или, к 
субъективном выражении, ее возможность, рассудок, то недостаточность этого 
отношения должна быть восполнена чем-то объединяющим то и другое. Община имеет 
потребность в боге, который есть бог общины, в котором находит свое выражение 
именно ее всеисключающая любовь, «•с характер и отношение ее членов друг к 
другу, — и и боге не в виде символа, не в виде аллегории, не как персонификация 
некоего субъективного, чья обособленность от своего [изображения] отчетливо бы 
осознавалась, а в боге, который был бы в сердце чувством и одновременно 
предметом, чувством в качестве проникающего во все сердца духа, остающегося при 
этом сущностью, хотя каждый член общины и осознает свое чувство как единичное. 
   Сфера любви, сердца, отказавшиеся в своих взаимоотношениях от всех прав на 
особенное и соединенные только совместной верой и надеждой, чье наслаждение и 
радость составляет лишь чистое единодушие любви, есть маленькое царство божье. 
Однако их любовь не есть религия, ибо единение, любовь людей не содержат 
одновременно и изображения этого единения. Любовь соединяет их, но любящие не 
познают этого единения, а там, где они познают, они познают лишь обособленное. 
Для того чтобы явилось божественное, невидимый дух должен быть соединен с 
видимым таким образом, чтобы все наличествовало в одном: познание и чувство; 
чтобы имел место совершенный синтез, законченная гармония, чтобы гармония и 
гармоническое были едины. В противном случае [любовь] в ее отношении к 
целостности доступной разделению природы остается[*' лишь стремление, которое 
слишком мало для бесконечности мира и слишком велико для его объективности, и 
поэтому не может быть удовлетворено; остается неистребимое, неудовлетворенное 
стремление к богу. 
   После смерти Иисуса ученики его напоминали овец, у которых нет больше 
пастыря. Они потеряли друга;кто- 
   [*] Любовь как она есть. 
   183 
   му же они все время продолжали надеяться, что он и есть тот, кто освободит 
Израиль (Лук. XXIV, 21), ас его смертью исчезла и эта надежда; он все унес с 
собой в мо-пму, и его дух не остался в нихг*]. Их религия, их вера в чистую 
жизнь были полностью связаны с индивидуумом, с Иисусом. В нем олицетворялись их 
живые узы, данное им в откровении, принявшее определенный образ божество; в нем 
явился им бог, в его индивидуальности соединились для них неопределенность 
гармонии и определенное в живом человеке. Его смерть отбросила их опять к 
раз-деленности видимого и невидимого, духа и действительности. Правда, они 
сохранили воспоминание об этой божественной сущности, теперь далекой от них; 
потрясение, произведенное в них его смертью, со временем должно было сгладиться,
 умерший не мог оставаться для них просто мертвым, скорбь о преданном тлению 
теле должна была постепенно уступить место созерцанию его божественности. Тогда 
встанет из гроба и явится им нетленный дух и образ чистой человечности; однако 
почитанию этого духа, наслаждению от созерцания этого образа будет 
сопутствовать воспоминание о его жизни, и этот высокий дух обретет в своем 
прежнем существовании свою противоположность. Его воображаемое присутствие 
соединится со стремлением, выражающим лишь потребность в религии, однако тем