оказывается только верой, которая, правда, чувствует божественность, но еще не 
есть наполнение им всего существа, еще не означает проникновения в него святого 
духа. 
   Мы постоянно наталкиваемся на представление, в соответствии с которым вера в 
Иисуса его друзей рассматривается как данная богом. Так, у Иоанна (гл. XVII) 
Иисус постоянно называет своих друзей теми, кто дан ему богом. В гл. VI, ст. 29 
(Иоанн), говорится, что вера в него есть дело Божие, божественное воздействие. 
Дело Божие — нечто совсем иное, чем учение и обучение. У Иоанна (VI, 65) 
сказано: «Никто не может прийти ко мне, если то не дано будет ему от Отца 
моего». 
   Однако вера эта есть лишь первая ступень отношения к Иисусу, которая в своем 
завершении получает то глубокое истолкование, которое гласит, что его друзья — 
одно с ним. «Доколе свет с ними, пусть веруют в свет, да будут сынами света» 
(Иоан. XII, 36). Между теми, кто лишь обладает верой в свет, и теми, кто сами 
суть сыны света, различие такое же, как между Иоанном Крестителем, 
   162 
   лишь свидетельствовал о свете, и Иисусом ищвидуализованным светом. Подобно 
тому как Иисус имеет в себе жизнь вечную, и верующие в него будут иметь жизнь 
вечную (Иоан. VI, 40). Наиболее ясно выражено живое единение Иисуса с учениками 
в последних его речах, приведенных у Иоанна: они в нем, и он в них. • •пи — 
едины. Он — лоза, они — ветви ее; в частях — та .(.с природа, та же жизнь, что 
в целом. О таком совершенстве своих друзей молит Иисус отца своего, и это 
совершенство заповедал он им соблюдать, когда его уже не будет с ними. Пока он 
жил среди них, они оставались только верующими, ибо они основывались не на 
своих собственных убеждениях, — Иисус был их учителем и наставником, 
индивидуальностью, образующей центр, от которого они зависели. В них еще не 
было собственной, независимой жизни, дух Иисуса управлял ими. Но после ого 
ухода отпадет и эта объективность, и эта преграда между ними и богом, и дух 
божий сможет тогда вдохнуть жизнь во все их существо. К словам Иисуса (Иоан. 
VII, .48, 39): «Кто верует в меня, у того из чрева потекут реки поды живой» 
Иоанн добавляет, что здесь речь идет о будущем, завершающем привнесении в них 
жизни святым духом, которого они еще не знают, ибо Иисус еще не прославлен. 
Всякая мысль о каком-либо различии между сущностью Иисуса и тех, для кого вера 
в него стала жизнью, в природе которых также есть божественное, должна быть 
устранена. Если Иисус столь часто говорит о своей особенной природе, то тем 
самым он противопоставляет себя лишь иудеям. От них он отделяет себя и тем 
самым обретает индивидуальный образ также и в аспекте божественного. «Я — 
истина и жизнь; кто верует и меня...»—это постоянное однообразное выпячивание 
своего «я» в Евангелии от Иоанна, безусловно, объясняется желанием обособить 
свою личность от черт иудейского характера. Но так же решительно, как он 
подчеркивает свою индивидуальность в противопоставлении се этому духу, он 
снимает всю божественность своей личности, божественность своей 
индивидуальности по отношению к своим друзьям, с которыми он хочет быть единым, 
которые должны быть едины в нем. Иоанн (II, 25) говорит об Иисусе: «Он знал, 
что в человеке»; и самым верным отражением его прекрасной веры в природу служат 
его слова при виде неиспорченной природы (Матф. XVIII, I и след.): «... если не 
будете, как дети, не войдете в цар- 
   163 
   ство небесное; кто ближе всего к детям, тот выше всех в царстве небесном; pi 
кто примет одно такое дитя во имя мое, тот меня принимает. Кто способен ощутить 
в ребенке чистоту его жизни, святость его природы, тот ощутил мою сущность. Кто 
же осквернит эту святую чистоту, тому лучше было бы, если бы повесили ему 
мельничный жернов на шею и потопили его в глубине морской». О, как горько знать,
 что неизбежно подобное осквернение святого! Самая глубокая, самая святая 
скорбь прекрасной души, самая непостижимая загадка в том, что природа должна 
быть уничтожена, святыня осквернена. Подобно тому как для рассудка самым 
непостижимым является божественное и единение с богом, так для благородной души 
непостижима отдаленность от бога. «Смотрите, не презирайте ни одного из малых 
сих; ибо, говорю вам, что ангелы их на небесах постоянно созерцают лицо Отца 
моего небесного». Ангелы детей не могут быть поняты как объективные сущности, 
ибо, приводя аргумент ad hominem, и ангелов других людей следовало бы тогда 
представлять себе живущими в созерцании бога. В этом созерцании бога ангелами 
очень удачно соединено многое: бессознательное, неразвитое единение, бытие и 
жизнь в боге, поскольку они должны быть представлены как модификация божества в 
существующих детях, отделены от бога. Однако их бытие, их действия суть вечное 
созерцание бога. Для того чтобы изобразить дух, божественное, вне его 
ограниченности и общность ограниченного с живым, Платон разделяет чистую и 
ограниченную жизнь во времени. Он полагает, что чистые души жили сначала в 
созерцании божества; в дальнейшей земной жизни они остались теми же, лишь 
утеряв отчетливость сознания небесного. Иным образом разделяет и соединяет 
здесь Иисус природу, божественность духа и ограниченность: дух ребенка в 
качестве ангела не изображен лишенным всякой действительности, существования в 
боге, но ангелы эти вместе с тем представлены как сыны божий, как особенные. 
Противопоставление созерцающего и созерцаемого как субъекта и объекта 
устраняется в самом акте созерцания. Их различие — лишь возможность 
разъединения. Человек, полностью погрузившийся в созерцание солнца, был бы — 
одно ощущение света, световое чувство как сущность. Тот, кто живет только в 
созерцании другого человека, стал бы самим этим другим, правда, сохраняя 
возможность быть и иным. Однако то, что утеряно 
   164