целое человеческих '•сношений и человеческой жизни, более ограниченное, Человек 
есть '-рот^о^о;-5 не только с момента его вступления в мир самом мире, весь мир,
 нее его отношения, определения суть творение развивающегося человека, хотя мир,
 в котором живут эти отношения, не познает его, хотя эта достигшая сознания 
природа и не проникает в сознание мира. Мир людей — самое близкое ему, самое 
родное, по люди не приняли его, они отнеслись к нему, как к чужому. Те же, кто 
но .шал в нем себя, обрели тем самым власть, в которой выражена не новая сила, 
не живое, а лишь степень, тождественность млн. поождесвенности жизни. Они не 
становятся другими, но познают бога и себя в качестве детей его, более слабыми, 
чем он. по одной с ним природы в той мере, в какой они осознают это отношение, 
находят свою сущность не в чем-либо чуждом, а в боге. 
   До сих пор речь шла только о самой истине и о человеке вообще: в ст. \'\ 
логос появляется и в модификации в качестве индивидуума. И каком бы образе он 
ни предстал перед нами пет ничего другого, к чему можно бы относиться Иоанн 
свидетельствует не только но и об индивидууме (ст. 15). 
   Как бы сублимирована ни была идея бога, иудейский принцип противоположения 
мысли действительности, разумного чувственному всегда остается; остается 
разорванность жизни, мертвая связь бога и мира; между тем соединение их может 
быть воспринято только как живая связь, об отношении сторон которой можно 
говорить ли ни, в мистическом смысле. 
   Наиболее часто встречающееся и наиболее характерное выражение отношения 
Иисуса к богу есть то, что он называет себя сыном Божиим, и в качестве сына 
Божия противопоставляет себя себе как сыну человеческому. Наименование этого 
отношения — одно из тех немногих естественных созвучий, которые случайно 
сохранились в тогдашнем языке иудеев, и принадлежат поэтому к их наиболее 
удачным выражениям. Отношение сына к отцу не есть единство, понятие, подобное 
единству и совпадении) образа мыслей, принципов и т. д., не есть единство, 
кото- 
   155 
   рое лишь мыслится и абстрагировано от живого; но есть жппое отношение живых, 
тождество в жизни, лишь модификации одной и той же жизни, а не противоположение 
сущности, не множество абсолютных субстанциально-стей. Следовательно, сын божий 
есть та же сущность, что и отец, но для каждого акта рефлексии, и только для 
него, он есть особенная сущность. Так, у арабов — сын племени кореш — 
определение единичного человека, индивидуума, означает, что этот единичный 
человек — не только часть целого, что целое, следовательно, не есть нечто 
находящееся вне него, но что он сам и есть то целое, которое составляет все 
племя. Это подтверждается и воздействием, которое данное представление 
оказывает на методы ведения войны, принятые у этого естественного 
неразделенного народа: у него каждый отдельный человек уничтожается с 
невероятной жестокостью. Напротив, в современной Европе, где единичный человек 
не несет в себе целостность государства, но узы его с государством суть лишь 
нечто мысленное, некое равное для всех право, война ведется не против 
единичного представителя этого государства, а против находящегося вне его 
целого. У арабов, как и у каждого подлинно свободного народа, каждый человек 
есть часть, но вместе с тем и целое. Лишь по отношению к объектам, к мертвому, 
справедливо утверждение, что целое есть нечто другое, чем части. В живом, 
напротив, часть есть в той же мере единое, как и целое. Если соединить (в 
цифрах) особенные объекты в качестве субстанций, причем каждый из них сохраняет 
свое свойство в качестве индивидуума, то их сочетание, единство, будет только 
понятием, а не сущностью, не сущим; живые, однако, суть сущности и в качестве 
обособленных, а единство их есть также сущность. То, что являет собой 
противоречие в царстве мертвого, не есть таковое в царстве жизни. Дерево, 
имеющее три ветви, составляет дерево вместе с ними, но и каждое порождение 
дерева, каждая ветвь (так же, как и другие его порождения — листья, цветы) само 
есть дерево. Волокна, через которые в ветвь проходит по стволу сок, той же 
природы, что и корни. Дерево, перевернутое и поставленное кроной в землю, 
выпустит из торчащих в воздух корней листья, а ветви его укрепятся в земле; 
можно с одинаковым основанием сказать как то, что перед нами одно дерево, так и 
то, что здесь их три. 
   156 
   Это единство сущности отца и сына в божественности и открыли иудеи в словах 
Иисуса о его отношении к отцу. Они утверждали (Иоан. V, 18), что он делает себя 
рав-1гым богу, называя бога отцом своим. Иудейскому принципу господства бога 
Иисус мог, правда, противопоставить потребности человека (подобно тому как 
потребность утолить голод он противопоставил празднованию субботы), мо и это 
лишь в самом общем смысле, ибо более глубокое развитие данного противоречия — в 
духе примата практического разума — не соответствовало уровню тогдашней 
образованности. В своем противопоставлении он всегда стоит перед слушателями 
только как индивидуум; для того чтобы устранить представление об этой 
индивидуальности, Иисус постоянно, особенно у Иоанна, говорит о своем единстве 
с богом, который дал сыну жизнь в нем самом, подобно тому как и отец имеет 
жизнь в самом себе, о том, что он и отец едины, что он — хлеб, что он послан 
небом и т. п. Все это жесткие утверждения (exA-qpoi Arrfoi32), которые не 
становятся мягче от того, что их считают образными и, вместо того чтобы 
воспринять дух как жизнь, подменяют его единством понятия. Впрочем, как только 
образному противополагаются рассудочные понятия и последние объявляются 
господствующими, образ сразу же должен быть устранен как простая игра, как 
продукт воображения, лишенный истинного значения, и вместо жизни образа 
остается одно только объективное.