одним только божеством Иисус называет светом и божественной жизнью людей; а 
гармонию этих форм жизни при всем многообразии — царством божиим. Он называет 
его царством, властью, ибо какое же иное единение было доступно иудеям, кроме 
единства подчинения. Это наименование привносит нечто чужеродное в божественное 
единение людей, так как в нем сохраняется еще нечто разделенное и 
противоречивое, что должно было бы полностью отсутствовать в красоте и 
божественной жизни чистого союза людей. 
   Судьба Иисуса — отказ от всех порожденных жизнью отношений: а) гражданских, 
Ь) политических, с) совместной жизни с другими людьми — от семьи, родственников,
 пропитания. 
   Отношение Иисуса к миру — отчасти бегство, отчасти реакция, борьба с ним. В 
той мере, в какой Иисус не изменил мир, он должен был бежать от него и в той 
мере... [Первоначально продолжение на обратной стороне листа]: С мужеством и 
верой и т. д. [См. стр. 173]. 
   152 
   псего говорит о божественном и о связи с ним Иисуса. Однако далекая от 
духовных отношений иудейская образованность и его подчас заставляет 
пользоваться в речах о самой глубокой духовности объективными связями, языком 
действительности, который подчас звучит настолько жестко, будто чувства 
выражаются языком торговых сделок. «Царство небесное», «войти в царство 
небесное», «я есмь дверь», «я есмь истинная пища», «яду-щий плоть мою» и т. п. 
— в подобные связи скудной действительности насильственно помещено духовное. 
   Состояние иудейской образованности не может быть уподоблено детскому, их 
язык нельзя назвать неразвитым языком ребенка; в нем еще сохранился ряд 
глубоких, детских созвучий, или, вернее, они были восстании лены в нем, однако 
в остальном весь их тяжелый, натянутый способ выражения — скорее следствие 
крайнего искажения образования у этого народа, искажения, против которого 
человек чистой души вынужден бороться и от последствий которого он страдает, 
когда ему прн\<> дится пользоваться формами этого образования в своем 
самовыражении, избежать этого он не может, ибо сам принадлежит к данному народу.
 
   Начало евангелия от Иоанна содержит ряд утверж;ы ющих положений, в которых 
на более своеобычном язьн.г говорится о боге и о божественном. Как будто самым 
простым языком рефлексии сказано: «В начале было слово (Logos17), слово было у 
бога, и слово было бог, в нем была жизнь». Между тем эти положения обладают 
лишь видимостью суждений, так как их предикаты — не понятия, не всеобщность, 
что обязательно для выражения ргф лексии в форме суждений, но сами эти 
предикаты — сущее, живое. Таким образом, даже эта простая рефлексия неприменима 
для одухотворенного выражения духовного. 
   Сообщение о духовном более, чем что бы то ни было, требует от 
воспринимающего способности постигнуть сказанное в последней глубине 
собственного духа; здесь менее, чем где бы то ни было, можно научиться 
пассивному восприятию, ибо непосредственно всякое высказывание о божественном в 
форме рефлексии бессмысленно, а пассивное, лишенное духа восприятие такового не 
только не дает пищи духу более глубокому, но и разрушает воспринимающий его 
рассудок, так как для него оно являет собой противоречие; поэтому такого рода 
объективный язык обретает смысл и значение лишь в духе читающего, 
   153 
   причем смысл столь различный, сколь различным может быть осознание жизненных 
отношении и противоположение живого и мертвого. 
   Из двух крайностей в понимании начальных изречений в Евангелии от Иоанна 
самое объективное понимание заключается в толковании логоса как действительного,
 индивидуума, самое субъективное — в том, чтобы видеть в нем разум; в одном 
случае логос воспринимается как особенное, в другом — как всеобщность; в одном 
-как самая замкнутая, все исключающая действительность, в другом — как чисто 
мысленное бытие. Бога и логос разделяют, так как сущее должно быть рассмотрено 
в двух аспектах: ведь рефлексия рассматривает то, чему она придает форму 
рефлектироваипого, одновременно и как нере-флектировашюе, как единое, в котором 
нет разделения, противоположения, и вместе с тем как нечто, обладающее 
возможностью разъединения, бесконечного разделения единого. Бог и логос могут 
быть различены лишь постольку, поскольку бог есть сущее в форме логоса; сам 
логос у бога, они суть одно. Многообразие, бесконечность действительности есть 
бесконечное разделение как1 действительное, все существует благодаря логосу. 
Мир не есть эманация божества, ибо в противном случае все действительное было 
бы божественным, но в качестве действительного он есть эманация, часть 
бесконечного деления, и вместе с тем в части жизни. Единичное, ограниченное в 
качестве противоположного, мертвого, есть одновременно ветвь бесконечного древа 
жизни. Каждая часть, вне которой есть целое, есть вместе с тем целое, жизнь. 11 
эта жизнь в свою очередь и в качестве рефлектированного, и в аспекте разделения,
 
   отношения как субъект и как предикат есть жизнь и воспринятая истина. 
Подобные конечные имеют противоположения; свету противостоит тьма. Иоанн 
Креститель не был светом, он лишь свидетельствовал о нем. Он ощущал единое, 
однако оно проникало в его сознание не в чистом виде, но было ограничено 
определенными отношениями. Он верил в единое, но сознание его не было 
тождественно жизни. Только сознание, тождественное жизни, сознание, 
отличающееся от жизни лишь тем, что жизнь есть сущее, а сознание — это сущее в 
качестве рефлектированного, есть Несмотря на то что Иоанн 
   154 
   Им не был было, было в каждом человеке, иступившем в мир людей (/оз|ао:--,