|
посягает другой, избегает сожаления о потере, зависимости от противника или от
судки, освобождается от необходимости подчинить себе другого. Он уступает в той
области, где на него совершается нападение; он отдает другому лишь то, что в
момент нападения стало для него чуждым (*L Этот отказ от отношений, который
есть абстракция от самого себя, не имеет, однако, твердых границ [**] (чем
более живы те отношения, которые вынуждена в силу их запятнаннопн порвать
благородная натура,— ибо она вынуждена поступить так, чтобы не запятнать себя,—
тем большее :ito несчастье для нее. Однако несчастье это не может быть названо
ни справедливым, ни несправедливым; оно становится судьбой человека лишь в том
случае, если он свободно по своей воле пренебрегает этими отношениями. Тогда
все связанные с этим страдания справедливы и становятся его несчастной судьбой,
сознательно созданной им. Тогда достоинство человека заключается в том, чтобы
страдать, как того требует справедливость, ибо он настолько возвысился над
этими нравами, что сам захотел видеть в них врагов. И поскольку судьба человека
в этом случае заключена в нем самом, он способен вынести ее, противостоять ей,
так как страдания его — не чистая пассивность, они не вызваны превосходством
чужого; они — его собственный продукт). Для того чтобы спасти себя, человек
себя убивает, для того чтобы не видеть свое во власти чужого, он больше не
называет его своим; и он уничтожает себя, желая себя сохранить, ибо то, что
находилось бы во власти чужого, уже не было бы им самим, и нет ничего, что
могло бы не быть объектом посягательства и от чего нельзя было бы отказаться
l***J. Несчастье может достигнуть таких размеров, что судьба — это самоубийство,
которое находит свое выражение в отказе от жизни и приводит человека к уходу в
полную пустоту. Однако, если человек таким образом сам проти-
[*] Не самого себя, не что-либо, что принадлежит ему. [**] Он — самоубийство,
которое в конечном итоге должно уйти в пустоту.
[***] Оба они, борьба и прощение, должны иметь свои границы. Поэтому и Иисус
колеблется между тем и другим больше в своем поведении, чем в своем учении.
Если человек попадает под власть судьбы в результате поступков других, то он
может умиротворить ее тем, что он со своей стороны не проявит ни малейшей
враждебности, простит обидчику и примирится с ним.
130
nuiiorтпвляет себе всю полноту судьбы, он тем самым повысился над своей
судьбой: жизнь изменила ему, но он не изменил жизни; он бежал от жизни, но не •
икт.ерннл ее. Пусть он даже горюет по поп, как но от-' \ ктнующему другу,
преследовать его в качестве врага .|;пзнь не может, и удар не может ранить его
ни с какой <-троны; при каждом прикосновении он сжимается подобно боязливому
растению и готов скорее бежать от жизни, чем превратить ее в своего врага, чем
вызвать преследование судьбы. Именно это имел в виду Иисус, когда он требовал
от своих друзей оставить отца, мать, оставить все, чтобы не вступать в союз с
нечестивым миром и не подвергаться преследованиям судьбы. 11 далее: тому, кто
возьмет у тебя рубашку, отдай и верхнюю одежду; если рука твоя соблазняет тебя,
отсеки ее. Пыс-шая свобода есть негативный атрибут красоты души, т. е.
возможность отказаться от всего, чтобы сохранить себя. Тот же, кто хочет
сохранить свою жизнь, потеряет ее. Так, с самой большой невиновностью может
сочетаться наивысшая вина, с возвышением над судьбой — самая страшная, самая
несчастная судьба. Человеку, душа которого возвысилась над правовыми
отношениями и не подчинена ничему объективному, нечего прощать обидчику, ибо
тот ни в чем не затронул его права; как только кто-либо посягнет на объект
права, он тотчас же отказывается от этого права. Душа такого человека открыта
для примирения, ибо он сразу же может восстановить любую живую связь, вступить
вновь в отношения дружбы, любви: ведь этот человек не оскорбил в себе жизнь, в
нем нет враждебного чувства, которое могло бы препятствовать примирению, пет
сознания нарушенною права, желания предъявить другому какие-либо требования,
нет гордости, которая бы побуждала его настаивать на признании другим того, что
он в значительно более низкой сфере, в области права, подчинен ему. Это
прощение, эту готовность к примирению Иисус делает непременным условием того,
что и собственные грехи будут прощены[*', что и собственная враждебная судьба
будет снята. То и другое — лишь различные применения одного и того же свойства
души. В примирении с обидчиком
1*1 И одно является прямым следствием другого. Ибо первое —
противоположность или снятие вражды и правового противоположения, а только оно
и создает судьбу. Тот, кто противопоставил себе других и готов примириться с
теми, кто противопоставил себ
'
131
душа человека не настаивает более на правовом противоположении, которое она
может использовать против другого, и, отказываясь от права как от своей
враждебной судьбы, от злого гения другого, она примиряется с ним и столько же
обретает для себя в жизненной сфере, столько же жизни, ранее враждебной ему,
превращает в дружественную, примиряет с собой божественное, и судьба,
вооруженная против него его собственными деяниями, растворяется во тьме ночи.
Помимо личной ненависти, которая возникает в результате обиды, нанесенной
данному индивидууму, и стремится обратить против обидчика нарушенное этой
обидой право, помимо такого рода ненависти существует и справедливый гнев,
возмущенный ригоризм чувства долга, карающий не за нарушение своих прав, прав
индивидуума^ за нарушение своих понятий, понятий долга. Подобный человек,
познавая и устанавливая в праведном гневе права и обязанности для других и
подчиняя их в своем суждении этим правам и обязанностям, устанавливает и для
себя те же самые права и обязанности, п, определяя в своем справедливом
|
|