внутренняя личности образуют одно неразличимое существо, тогда, наоборот, 
свобода от определенного положения, отсутствие должности и занятий должны 
порождать, обусловливать или уже предполагать большую непринужденность...


Глава 3.
ТЕОЛОГИЯ И НАУКА.
Теология, безразлично, протестантская или католическая, опирающаяся на 
монополию, предъявляющая особые претензии в отношении других наук, считающая 
себя любимым детищем божества, короче, ортодоксальная теология, если употребить 
это устарелое выражение, имеет в качестве своего базиса ограниченные, косные, 
несвободные интересы. Она не желает ничего более, как того, во что она уже 
верит, и именно не на научном основании - вера не опирается ни на какой научный 
принцип или фундамент, - как объяснить и доказать то, что она считает истинным, 
именно не научной истиной, а особой истиной веры, исторически или догматически; 
ничего более, как устранить то, что противоречит её вере; а если это не удается,
 то повернуть, насколько это будет возможно, в свою пользу. Теолог, 
придерживающийся этой точки зрения, не имеет понятия о научном духе, о 
теоретической свободе; он совершенно погиб для науки, потому что он все время 
вовлекает теоретическое в область религиозного или нравственного. Сомнение для 
него преступление, грех; наука имеет для него только формальное значение. Как 
часто теолог ни говорит о науке, он не относится к ней серьезно (так как 
серьезно он относится только к своей вере, к учениям своей церкви). Наука 
остается для него в сущности только не имеющей значения игрой, хотя внешне он 
занимается ею очень старательно; его ученость - это приукрашенная могила. У 
него нет, собственно говоря, никаких теоретических интересов: вера уже наложила 
запрет на все теоретические интересы, ему остались только практические; наука 
для него только средство, а вера - цель
Он занимается наукой в нечистом, рабском, противоречащем сущности науки духе
Дух теологии не является поэтому духом науки. Дух науки - это универсальный 
дух; просто дух, безымянный дух - не христианский, но также и не языческий дух. 
Не может быть христианской и языческой математики, христианской и языческой 
философии. Философия, которая называет себя христианской и которая на самом 
деле такова, - это несовершенная, ограниченная, противоречащая понятию 
философии философия. Философия не космогония и теогония, не сказочная 
гесиодовская и гомеровская и не аристотелевская или платоновская философия, это 
наука спокойно сосредоточенных умов, логически-метафизических принципов, 
законов, управляющих природой и человечеством, но эти законы вечны, неизменны, 
сегодня они так же властвуют над христианским миром, как некогда властвовали 
над языческим. Но теология - это по существу христианская наука, её принцип не 
истина, как таковая, но христианское; истинно то, что христианское; сущность 
теологии - партикуляризм. Историческая правда и беспристрастие начинаются 
поэтому только с того времени и с тех людей, которые относились к истории в 
чисто научном духе. Кто смотрит на язычество с точки зрения христианства, 
смотрит на него неверно, ненаучно. Кто читает философов в теологическом духе, 
тот их не понимает, что в достаточной степени доказали недоразумения с 
теологами от времен отцов церкви до самого последнего времени. Даже искажения, 
подделки, клевета были во все времена обычными для религиозного усердия вещами: 
теолог безбоязненно жертвует (потому что он опирается только на партикулярный 
принцип) истиной в пользу своей веры, даже с общими понятиями о долге он 
расстается во благо своих особых, религиозных интересов

Чтобы посредством сравнения отдельных лиц представить себе разницу между духом 
теологии и духом науки, стоит лишь подумать о Бернаре и Абеляре, Ланфранке и 
Беренгаре, Воэции и Декарте, Жюрье и Бейле, Ланге и Вольфе, Геце и Лессинге, 
Меланхтоне и теологах его времени, свирепость которых он считал одной из причин,
 сделавших для него смерть желанной! Любовь, истина, гуманность, дух 
универсальности всегда были на стороне ученого, а ненависть, ложь, интрига, 
стремление объявить своих противников еретиками, дух обособленности - на 
стороне теолога. "Как непохоже на прежних монахов и проповедников, - говорит 
Бейль, - держали себя Эразм, Луис Вивес и некоторые другие ученые, более 
склонные к изучению изящных наук, чем теологии, дышавшие только миром, 
ненавидевшие насилие и беспрестанно отвращавшие князей мира сего от войн". Это 
и не удивительно. Наука освобождает дух, расширяет ум и сердце, теология 
суживает и ограничивает их. Теология всегда с фанатической ненавистью 
преследовала философию, потому что философия возносит человека на точку зрения 
Вселенной, воздает должное также и язычеству и в нем признает истину, и не 
истину ставит в зависимость от христианства, а христианство от истины, 
подчиняет истине христианство; теология всегда ненавидела и обвиняла в ереси 
людей, которые доказывали справедливость веры в вездесущего бога, а не в бога, 
запрещенного там или здесь. Как осуждали Лейбница, в особенности как обвиняли в 
ереси Вольфа за то, что они воздавали должное также индусам и китайцам! И разве 
ещё и теперь для благочестивых теологов Натан Мудрый не нож в сердце, не бельмо 
на глазу?
Но не подумайте, что ненависть теологов к философии относится только к 
какой-нибудь особой философии. Не было ещё на свете философии и не будет, 
которую теологи не сочли бы нехристианской. Та философия, которая пришлась бы 
теологам по душе, была бы ложной философией, не была бы философией. Философия 
Лейбница, восхваляемая в наши дни как христианская, в свое время считалась 
большинством ортодоксальных, то есть истинно теологических, теологов такой же