считает заповедями бога. Добро является добром для философа потому, что оно 
хорошо, для теолога потому, что так хочет бог, таково его повеление. То, что 
говорит бог или у более новых теологов, для которых бог слишком абстрактен, 
пустое понятие, господь, то и правильно; хорошо ли оно само по себе или нет - 
это безразлично; воля господня - это источник добра и справедливости; да 
совершится Же воля господня! Уже Даумер удачно развивал это положение в своих 
полемических сочинениях. То возражение, которое делает теолог философу, когда 
последний оспаривает принцип воли божьей как высший принцип, а именно "чего 
хочет бог ила господь, хорошо, свято, ибо он может желать только хорошее, 
святое, так как сам свят, следовательно, мое послушание не слепо", - чистый 
софизм, который, желая опровергнуть противника, признает его правоту. Ибо воля 
как воля не является основанием добра, но природа этой определенной, 
божественной, идентичной с идеей добра воли является основанием того, что 
желаемое им хорошо. Это хорошо, потому что этого желает бог, не как просто 
желающий, а как желающий свято и хорошо. Воля здесь ставится в зависимость от 
идеи добра, особый случай (та или иная заповедь) выведен из идеи абсолютного 
добра. Но именно этого-то теолог и не хочет, этого он не имеет в виду, когда он 
делает волю принципом. Он подразумевает, что воля как воля, просто воля 
независимо от природы желаемого, от свойств предмета, воля как (в его 
понимании) свободный произвол, следовательно, Деспотическая, не имеющая законов 
и неразумная воля является источником добра. Я хочу - это решающее основание; и 
меня не заботит суть дела, меня не связывают никакие законы, ведь я господин 
всего сущего, я законодатель, для меня нет невозможного. "Так я хочу, так я 
приказываю, и эта воля есть закон" - так говорит, по мнению теологов, господь. 
Поэтому для теологии что-нибудь свято только потому, что это установлено богом; 
для философии - в том случае, если это само по себе свято, по той простой 
причине, что если бы свойства самого предмета не были бы единственно решающим 
действенным и связывающим основанием, то в конце концов необходимо пришлось бы 
также признать, что бог не необходимо по своей природе, вследствие своего 
понятия, но только вследствие акта произвола хорош и свят, что, следовательно, 
бог сам себя назначил богом; ибо раз делают произвол принципом, то каждая 
проводимая граница является произвольной, то неразумность является единственно 
разумным и необходимым следствием, то абсолютная бессмыслица сама является 
первой сущностью и принципом вещей

Но такое обоснование моральных законов только особый случай. Своеобразной 
тенденцией теологии вообще является выводить все из бога, а именно из воли 
божьей. Её высший метафизический принцип, так сказать, - ибо это не принцип 
мышления, а скорее совсем бессмысленная отговорка, какой глубокой она ни 
кажется,  принцип, который отнюдь не имеет своего основания только в духе 
Августина, - это творение из ничего, то есть из воли. Поэтому смешно искать 
тайны за этим ничем. Ничто есть не что иное, как онтологическое или 
метафизическое выражение беспочвенного, голого желания. "Почему, - говорит 
Августин, - бог создает небо и землю... потому что он хочет. Воля божья 
является причиной неба и земли". Наоборот, тенденцией философии является 
выводить вещи вообще из естественных оснований, то есть оснований, которые 
являются материей мышления, из их существ или, выражаясь языком и в духе новых 
философов, и их идей

Например, на вопрос, как объяснить появление христианства, теология отвечает, 
не раздумывая, прямо: христианство не имеет естественного происхождения; зачем 
ломать себе голову, когда все равно ничего не придумаешь? Бог ввел христианство 
для спасения рода человеческого, ибо он нашел хорошим и целесообразным ввести 
его. Воля божья - основание христианства. Но философия погружается в глубокое 
размышление по поводу этого вопроса и только после долгого молчания говорит: ты 
ставишь мне вопрос, ответить на который по некоторым, хотя по большей част 
только внешним, причинам нелегко; мне пришлось бы проделать длинный, очень 
длинный путь, если бы я захотел дать тебе ответ, удовлетворяющий меня самого; 
разум - это горький, трудный хлеб. Но чтобы показать тебе разницу моего метода, 
скажу только следующее: для математика было достаточно одного пункта, чтобы 
привести в движение землю, но философ не так счастлив. Ему нужны две вещи: 
время и природа. Время разоблачает все тайны, а природа всемогуща, но её 
всемогущество есть могущество мудрости, а не голого желания

Итак, я начну с природы религии и скажу, выражаясь своим языком: религия - это 
существенная форма человеческого духа, а именно народного духа. Поэтому 
различные религии имеют общие основания и, как бы различны они ни были по 
содержанию, общие законы. Как ни различны восточная и западная философия, не 
только логические, но также и метафизические законы, формы разума, общие идеи 
все-таки везде одни и те же; отсюда бросающееся в глаза сходство, отсюда то 
явление, что даже искусственные выражения, которые кажутся произвольно 
выдуманными, как схоластическое "Diessheit" (Haecceitas), имеются в 
санскритском языке. Так же дело обстоит и с различными религиями. Нам или вовсе 
не следует говорить ни об одной религии язычников, или мы должны признать 
идентичность между языческой и христианской религиями. Но эта идентичность есть 
не что иное, как природа религии вообще. Даже в фетишизме имеются, если даже и 
в отвратительном искажении, в карикатуре, следы сущности религии, следы, 
которые мыслителю так же важны для проникновения в тайную сущность религии, как 
состояния неистовства и помешательства для познания психологической сущности 
человека. Поэтому встречающиеся у различных народов, а именно народов Востока,