научаются, не есть нечто врожденное... Истины, касающиеся чисел, существуют в 
нас, и все-таки мы узнаем их, или выводя их из их источника, получая знание о 
них a priori путем доказательства, - а это признак того, что они нам врождены, 
- или открывая их на примерах, как это обычно делают учителя арифметики, 
заучивая свои правила по традиции или механически вследствие недостаточного 
знакомства с основами... Но не бессмысленно ли это и не странно ли, что нам 
врождены самые трудные и глубокие науки? По своей значимости познание заключено 
в нас, но его действительное усвоение так же мало врождено, как нет врожденных 
мыслей;
ведь мысли - это действия, а знание и истины, поскольку они существуют в нас, 
если даже мы и не думаем о них, существуют в нас только в виде навыков, или 
предрасположений, или природных сил... Познание заложено в нас так же, как 
намеченная в прожилках мрамора фигура уже существует в мраморе ещё до того, как 
её откроют в нем во время обработки. А если бы душа походила на неисписанный 
лист, то истина существовала бы в ней в такой же мере, как в глыбе мрамора 
фигура Геркулеса, в том случае когда мрамор может безразлично принять ту или 
другую форму. Но если бы в камне были прожилки, намечавшие фигуру Геркулеса 
предпочтительно перед другими фигурами, то камень был бы более предрасположен к 
обработке в этой форме и Геркулес в известном смысле был бы врожден мрамору, 
хотя и пришлось бы поработать, чтобы открыть эти прожилки и очистить их 
шлифовкой. Именно так и обстоит дело с врожденными истинами и идеями".
Разумеется, идеи или понятия, как утверждает Локк, предшествуют истинам. 
"Природа истины зависит от природы идей. Но источником необходимых истин 
являются интеллектуальные идеи, или идеи разума, которые не доставляются 
чувствами; впрочем, в основе своей все действия души возникают из её 
собственных недр и чувствами только вызываются, а не доставляются... Сам Локк 
прибавляет, что не все идеи возникают из чувств, но что некоторые даются 
рефлексией. Рефлексия же не что иное, как внимание к тому, что есть в нас. А 
если это так, то можно ли отрицать, что нашему духу многое врождено, потому что 
мы, так сказать, врождены самим себе? Можно ли отрицать, что в нас 
сосредоточены: бытие, единство, субстанция, длительность, изменение, 
деятельность, представление, удовольствие и тысячи других объектов наших 
интеллектуальных идей? Эти объекты суть непосредственные и всегда наличные 
объекты нашего разума, хотя как бы по рассеянности мы не всегда их замечаем; в 
связи со всем этим не было бы ничего удивительного, если бы все эти идеи со 
всем, что из них следует, были бы нам врождены... Если бы интеллектуальные идеи 
привносились извне, то мы должны были бы находиться вне себя, потому что идеи 
разума или рефлексии мы извлекаем из самого нашего духа. Хотел бы я знать, как, 
например, могли бы мы обладать идеей существа, если бы сами не были существами 
и, следовательно, не находили в себе существа... Познание существа скорее 
заключено и скрыто в познании нас самих... Поэтому весьма часто познание 
природы предметов есть не что иное, как познание природы нашего духа и наших 
врожденных идей; последние вовсе не внешнего происхождения, они скорее 
составляют нечто существенное для нашей души; ведь эти идеи, как, например, 
идея существа, возможности, тождества, составляют основу всех наших мыслей и 
рассуждений... Но тела не являются существенными причинами даже и чувственных 
идей; ведь внешние чувственные вещи не могут непосредственно воздействовать на 
душу; они только косвенно являются для нее предметом, один бог есть 
непосредственный внешний объект. А идея есть непосредственный внутренний объект 
души и мысли... Мы видим вещи в себе".
Итак, подведем ещё раз итог: представление, будто душа есть неисписанный лист, 
- чистая фикция, никак не оправданная действительностью. Что остается у души, 
если отнять у нее идеи? Если скажут, что смысл сравнения с неисписанным листом 
в том, что душа первоначально обладает только простыми возможностями, то 
следует возразить, что способности без действий, словом, голые, пустые 
возможности схоластиков представляют собой чистые фикции, о которых природа 
ничего не знает. Где в мире можно найти способность, которая ограничивалась бы 
простой возможностью, не проявляющей никаких действий? Всегда имеется особое 
предрасположение или склонность к действию, притом к одному более, чем к 
другому; всегда к этому присоединяются ещё влечения к действиям, свойственные 
любому субъекту одновременно в бесчисленном количество, и эти влечения никогда 
не бывают безрезультатными. Опыт нужен затем, чтобы направить душу к тем или 
другим мыслям и привлечь её внимание к идеям, заключенным в ней; но как было бы 
возможно, чтобы опыт и чувства могли доставлять душе идеи? Разве у души есть 
окна? Разве она похожа на доску? Или на воск? Ясно, что все те, кто думает так 
о душе, делают по существу из души нечто телесное. Мне укажут на аксиому, 
принятую школьной философией, что в душе нет ничего, чего бы раньше не было в 
чувствах. Но отсюда нужно исключить самое душу и её свойства. Нет ничего в 
разуме, чего раньше не было бы в чувствах, за исключением самого разума. 
Апперцепция, сознание, возвышает простую, общую всем монадам перцепцию, или 
представление, до познания, до понятия и этим возвышает душу до духа; точно так 
же сознание возвышает общее всем монадам влечение до волевого акта и вместе с 
тем до свободы. Итак, сущность свободы коренится в познании, её принцип - разум.
 "Воля (или доподлинное хотение, акт воли) есть влечение или стремление, 
направленное на то, что считается благом, и отклоняющееся от того, что 
считается злом, так что наше влечение возникает непосредственно из сознания 
добра и зла. Поэтому свободными, или волевыми, действиями можно назвать только 
те действия, с которыми связаны сознание и рефлексия, причем они зависят от 
усвоения добра и зла... Для свободы действия требуется ещё, согласно учению 
Аристотеля, чтобы оно не только было добровольным, самостоятельным, но и