Декартом, так что в этом отношении выступает совсем как Декарт, но углубляя и 
совершенствуя его философию. Он присоединяется к Декарту, поскольку полагает, 
что "природа духа более известна" и "существование его более достоверно, чем 
природа тела, ведь душа ближе всего самой себе, имманентна себе", ведь "душа 
всегда мыслит или представляет, хотя и не всегда сознает это свое 
представление", ведь "дух есть источник её определений", и врожденные идеи 
Декарта поэтому правдоподобны; в связи с этим Лейбниц объявляет, что эмпиризм, 
который в его время имел очень яркого представителя в лице английского философа 
Локка, представляет собой поверхностную философию, поскольку Локк выводит идеи 
прямо из чувств. Локк, как известно, признает в качестве источника идей помимо 
своего experience опыта ещё рефлексию духа над своими собственными операциями; 
но последняя имеет только вторичное значение, потому что perception восприятие, 
которое, по Локку, есть первая и простейшая идея, получаемая через рефлексию, 
так же как и retention удержание, и abstraction абстракция относятся только к 
идеям, черпаемым из чувств, и зависят от них, как это происходит вообще со 
всеми духовными процессами. Что касается общедоступных или посвященных 
практическим вопросам писаний Локка, то Лейбниц воздает им должное, но что 
касается более глубоких, собственно философских вопросов, то он не считает, что 
Локк исследовал их основательно. "Обо всем этом Локк рассуждал несколько 
легкомысленно". В своем отзыве Лейбниц был вполне прав. Но и Локк в своем роде 
был прав, отрицая врожденные идеи, в том смысле, в каком он принимал учение о 
врожденных идеях. Именно: он истолковывал эти идеи, как и любой философский 
материал, только как эмпирик, он брал их в буквальном, телесном смысле. Он 
придерживался только грубых, чувственных выражений, в которые было облечено это 
учение. Он был критиком, но критиком только чужих взглядов, а не самого себя, 
не способа своего понимания и критики; он не задавался вопросом, что значит или 
во всяком случае что может значить эта мысль о врожденных идеях сама по себе. 
Нет ничего легче, чем опровергать (мнимым образом) философскую мысль, 
философскую систему, если её понимать только как факт, а не генетически; если 
держаться только того, что сказано, а не того, что в высказанном не сказано, но 
лишь подразумевается; если не отличать самой мысли от выражения этой мысли. 
Если только принять учение о врожденных идеях так, как понимает его Локк, а 
именно признать, что вместе с человеком рождаются готовые понятия и знания, что 
он приносит с собой в мир известный запас знаний, то какой легкой задачей для 
критика было бы опровержение этого учения. Для Локка самым углубленным 
критерием, которому он придаст силу, является то обстоятельство, что в духе 
существуют лишь те представления, которые он или имеет в данный момент, или 
когда-то имел и о которых он теперь вспоминает, что обладать врожденными идеями 
и все-таки не сознавать их было бы равнозначно тому, как если бы они и были и 
не были в духе, раз в нем есть лишь то, о чем он знает. Но и это возражение 
исчезает при более глубоком понимании опыта и более углубленном взгляде. Если 
мы признаем и убеждаемся в верности высказанной основной мысли, как только мы 
её поняли, то для Лейбница это убедительнейшее доказательство того, что эта 
мысль врожденна или присуща нашему сознанию. Пусть кто-нибудь другой 
высказывает нам известную мысль и истинность этой мысли нам становится 
очевидной с поражающей ясностью - иногда тут же, в другой раз после известного 
раздумья; это и значит, что мысль эта вылилась из души, раз мы определенно и 
окончательно знаем, что ни разу эта мысль раньше не приходила нам на ум.
Быть убежденным в истине или познать её как истину - значит познать её в её 
тождестве с разумом; но познать её в её тождестве с разумом - значит признать 
её a priori обоснованной в разуме, присущей ему, ему прирожденной, хотя опыт и 
мог опосредовать это убеждение. Но опосредование есть только условие, а не 
генезис, не первоисточник. Очевидно, данное извне "в качестве силы, в качестве 
возможности" лежит в нас. Без воздуха и воды, без света и тепла растение не 
порождает цветов. Но ведь было бы дико и неверно объяснять возникновение цветов 
из этого обусловливающего материала; так же дико и неверно принимать чувства 38 
источник идей, хотя, само собой разумеется, чувственные представления, именно 
потому, что они чувственные, сосредоточены в чувствах и в них коренятся.
Нам ничто не врождено в том смысле, в каком Локк понимает врожденные идеи и 
потому их отбрасывает:
ни наши руки и ноги, ни наши чувства, ни наше тело. Что я не могу употребить 
для определенной цели, достигнув которой нечто только и становится тем, что оно 
есть, что не в моей власти, то и не мое. Только благодаря упражнению и 
употреблению, благодаря деятельности тело становится нашим телом. Руки и ноги 
ещё не принадлежат ребенку, который лежит спелёнутым, потому что он и сам ещё 
не принадлежит себе. В смысле Локка, человек и себе самому не прирожден. Он 
ничего не приносит с собой в мир, кроме голода и жажды, то есть пустоты, но 
пустоты вместе с чувством пустоты, с чувством недомогания и неудобства при 
пустом желудке, следовательно, пустоты, которая не пуста, а есть в то же время 
влечение к наполнению; ведь влечение, во всяком случае в нормальном состоянии, 
- а от такого нормального влечения и зависит истинное познание предмета - само 
обладает тем, что формально ещё не находится в его распоряжении, а принадлежит 
потенциально, в возможности. Голод и жажда вопреки всем эмпирикам есть два 
философа, они предвосхищают и a priori дедуцируют бытие своих предметов; они 
возникают не из чувственного опыта и восприятия объектов, которых домогаются, а 
предшествуют им, ищут их, ещё не обладая ими или уже потеряв их. Таким образом, 
чувственное само есть нечто становящееся и текущее, никоим образом не последняя 
инстанция, это не есть ни надежная пристань, ни отправной, ни конечный пункт; 
это не есть ни непосредственное первое, ни достаточный объяснительный принцип, 
каким его считают эмпирики, - догмат, который составляет самую суть эмпиризма.