человечности в человеке; эта идея не только необходимо присуща человеческому 
духу, но и составляет самую сущность и бессмертную сторону человека или, вернее,
 и есть бессмертие. Поэтому одно дело бог как предмет теологии и другое - как 
предмет философии. Высшим объектом теологии является божественная воля, высшим 
объектом философии - божественный разум; это составляет основу и принцип 
теологии и философии; ведь независимо от всех других побочных целей и интересов 
единственной целью философии является прежде всего познание. Я иначе отношусь к 
чему бы то ни было, я есть другой в качестве существа теоретического, а не 
практического. Как бы разум или мышление - под ними я разумею свое мышление - 
ни были ограничены и определены моею индивидуальностью, все же здесь моя 
индивидуальность есть лишь акциденция, нечто само по себе случайное; ведь мой 
разум есть лишь известный вид разума, лишь известная форма его; а то, как я 
становлюсь причастным к. разуму, есть лишь определенная форма приложения разума.
 С практической точки зрения личность есть существенная сторона, главное, если 
говорить популярным языком, а с теоретической точки зрения это нечто побочное. 
Познал ли я то или другое-безразлично, это ничего не прибавляет; с практической 
точки зрения все дело в том, сделал ли я то или другое. Я сделал это, и никто 
другой. Великий вопрос вины или невиновности зависит от этого различия. Голос 
злой совести есть не что иное, как пронизывающий весь человеческий организм 
крик того, кто нечто совершил: увы? это я! Это я сделал это! Пред лицом же 
науки на лица не взирают;
ведь само мышление, на которое опирается наука, по своей природе есть 
абсолютное безразличие ко всякой индивидуальности; это безразличие стирает 
всякую разницу между личностями, лишает их реальности, ибо реальность личностей 
коренится в том, что они отличны друг от друга. Итак, кто не может отвлечься от 
себя самого, как, например, обычный, чувственный человек, тот не способен к 
мышлению, к науке, если же он её затрагивает, то это несчастье, и он только 
портит дело. Мышление потому так напряженно, так утомительно, что человек здесь 
должен отрешиться от точки зрения своей личности, которая ему так свойственна; 
для этого нужна энергия, усилие, духовная сила и сила характера. Естественный, 
т. о. чувственный, человек боится мысли, как смерти. Исходя из практической 
точки зрения, человек спрашивает познаваемый предмет: что ты для меня? И 
заявляет ему: то, чем ты являешься для меня, значит для меня то, чем ты 
оказываешься для себя самого, что ты есть сам по себе. С теоретической же точки 
зрения человек спрашивает познаваемый предмет: что ты такое для себя самого? И 
заявляет ему:
только то, чем ты являешься для себя самого, близко моему сердцу; я не требую 
от тебя никакого особого отношения к себе, я поступлюсь самим собой и усмотрю 
собственное блаженство в твоем блаженном, отрешенном в себе бытии.
Итак, с теоретической точки зрения я устанавливаю свое отношение к предмету 
именно ради, самого предмета; с практической же точки зрения обращаю предмет к 
себе', точно так же как с познавательной точки зрения Земля движется вокруг 
Солнца, с точки же зрения жизни, выражающей отношение Земли к себе самой, 
Солнце вращается вокруг Земли. Действуя практически, я субъективен, действуя 
теоретически - объективен. Мышление есть способность, принцип объективности в 
человеке. В качестве мыслящего существа я не индивидуальное, не личное существо,
 а существо всеобщее - сколь бы мои мысли ни были отравлены субъективностью, 
индивидуальностью, это не имеет никакого значения для природы самого предмета 
пли мышления, - подчеркнем это ещё раз. Нет никаких оснований считать, будто 
вещи, каковы они сами по себе, непознаваемы путем мышления, наоборот, предмет 
по своей истинной природе дан нам только благодаря мышлению; лишь путем 
мышления устанавливается различие между явлением и сущностью, бытием для нас и 
в себе бытием. Вещи сами но себе с трудом познаются только потому, что мышление 
так возвышается над нашей личностью, так от нее отлично, требует такого 
напряжения и таких жертв, так само по себе трудно для человека. Но вина не в 
мышлении, а в отсутствии у нас мысли или неправильном и неверном мышлении.
По своей идее философия, для которой все философские системы, по праву 
претендующие на это название, составляют нечто единое, имеет лишь одну задачу и 
тенденцию - исследовать сущность вещей (если применить здесь это выражение), 
сущность, которую жизнь воспроизводит для нас лишь в отношении нас как существ 
чувственных и лично заинтересованных; сама по себе, или, что то же, в отношении 
к уму, к человеку, эта сущность есть сущность мыслящая, познающая;
впрочем, само собой понятно, что имеющее значение для человеческого ума 
сказывается также и па самом человеке, необходимо и невольно имеет практическое 
значение и последствия для него как существа личного, что, впрочем, здесь не 
следует развивать далее:
ведь речь идет об основном различии. Философия есть созерцание бесконечного с 
точки зрения бесконечного, буквально в том же самом смысле и тем же способом, 
как созерцание движения Земли вокруг Солнца есть созерцание с точки зрения 
Вселенной, с точки зрения бесконечного; религия же есть созерцание бесконечного 
с точки зрения жизни, поэтому чувство есть безусловно необходимый и 
существенный момент религии. Итак, теология есть наука о религии; и если она 
строго придерживается своих границ, то её задача сводится лишь к тому, чтобы 
быть феноменологией религии; другими словами, теология есть собрание и 
наблюдение с исторической точки зрения фактов и явлений религиозной жизни и 
религиозного чувства, перевод темных религиозных изречений оракула на ясный и 
внятный язык и определение и установление религиозных норм или идеала 
религиозного чувства согласно классическим образцам, в которых сущность религии 
обнаружилась и воплотилась в наиболее соответствующих формах. Но теология 
превращает также религиозную норму в норму познавательную, практическую точку