потому что нет такой посредствующей причины, которая могла бы способствовать их 
возникновению ни дух не создает другого духа, ни тело не может породив духа". 
Выводить душу из бога противоречит простоте бога выводить душу из природы 
противоречит простоте души; первое наносит ущерб величию бога, второе - величию 
души. Чтобы величие обоих не пострадало, прибегают к помощи бессодержательного 
слова. Но бессодержательное слово бессмысленно и, следовательно, представляет 
собой преступление против рассудка. Чтобы избежать такого позора, создают из 
пустоты в голове ничто б не головы. Между тем монаде но существу свойственна 
своя, индивидуальная, особенная жизнь. В связи с этим бог может быть определен 
монадой лишь в несобственном смысле; понятие монады исчезает в океане 
безграничного существа, теряет в нем свое специфическое значение. И все же, как 
сказано, всякая реальность связана с понятием монады. Поэтому в качестве основы 
мы имеем одно общее понятие; отличие непосредственной, бесконечной монады от 
монад производных, конечных сводится к определениям, устанавливаемым 
представлением или воображением, а не мыслью;
таково определение Лейбница, когда он высшую субстанцию называет большим 
единством, а другие единства - лишь эманациями и образами этой высшей 
субстанции; разница сводится лишь к тому, что общие определения, которые 
фиксируются понятием монады, даны по отношению к конечной монаде в ограниченном 
числе, а по отношению к бесконечной монаде - неограниченно. Но именно в связи с 
этим определенное значение и смысл оказываются связанными с конечной монадой, а 
для сферы бесконечного остаётся простое, неопределенное представление. 
Бесконечное есть ночь, в которой пропадает дневной свет рассудка; это как бы 
фатум, перед которым исчезает политический мир монад, царство границ, форм и 
образов. Разумеется, другое дело, когда определение, данное само по себе и для 
себя, мыслится по своей природе даже там, где оно входит в состав конечного, но 
выражая нечто существенное (положительное), как нечто абсолютное и безграничное,
 ибо здесь удаление предела составляет лишь объективное средство для понимания 
его в его существе. К этому сводится дело, когда Лейбниц определяет бога как 
существо, обладающее совершенным и отчетливым, то есть абсолютно нематериальным,
 знанием всего, или как существо, представляющее собой чистую деятельность без 
всякой примеси страдания; ведь сама по себе деятельность есть уже то 
божественное, о котором Аристотель говорит в своей "Этике", что оно имеется в 
каждом природном существе.
Впрочем, в природе самого предмета кроется то противоречие, что чистое понятие, 
идея монады лишь в боге находит свое соответствующее бытие или объект и что тем 
не менее понятие монады может быть присвоено богу лишь в несобственном смысле; 
что, с одной стороны, монада сама по себе неограниченна, а с другой - её 
существенной чертой является то, что она ограниченна. Ведь предел есть двойная, 
двуликая сущность, она выражает как утвердительное, так и отрицательное, она 
есть среднее между бытием и небытием, это минимум Джордано Бруно и одновременно 
максимум; это не все, но и не ничто, а полное смысла бытие чего-то. Поэтому 
предел есть правая рука Вселенной, камень мудрецов, тайная уловка природы, 
поприще творческой силы, источник жизни, принцип индивидуации. Только там, где 
природа себя ограничивает, где она сама себя разделяет, где она устраняется и 
сосредоточивается в бесконечно маленькой точке, в известном уголке, она 
созидает монадическую жизнь. Лейбниц утверждает: "Творение ограничено по 
существу. Об этом есть интересное место и в математических сочинениях Лейбница",
 в письмах его к Шуленбургу. Здесь мы читаем: "Границы или пределы проистекают 
из сущности творений; граница означает некоторое лишение и сводится к отрицанию 
дальнейшего движения "Полагать предел - значит уничтожать дальнейшее движение 
или то, что существует дальше". Между тем необходимо признать, что создание, 
которое бог наделил мощью и которое приобрело известную способность ощущать, 
заключает в себе также нечто положительное, другими словами, заключает в себе 
нечто кроме границ и потому не может быть сведена к чистым пределам или 
неделимому... И эта мощь, заключающая в себе нечто положительное, есть 
известная степень совершенства создания; ей присуща и сила действия, которая, 
по моему мнению, составляет природу субстанции... К этому именно и сводится 
возникновение вещей из бога и из ничто, из положительного и отрицательного, из 
совершенства и несовершенства, из силы и из пределов, из активного и пассивного 
начала, из формы (то есть энтелехии, усилия, стремления) и из материи, или 
косной самой по себе массы. Я иллюстрировал это не ничто исследованным мной 
происхождением чисел из 0 и 1 (нуля и единицы), и это прекрасный символ 
непрерывного творения вещей из ничего и зависимости их от бога". Как здесь, так 
и в своих "Размышлениях о едином всеобщем духе" Лейбниц противополагает бога и 
ничто как два крайних предела. "Между богом и ничто бесконечное количество 
степеней. Бог есть высшее существо, противоположное ничто". Эта мысль очень 
важна для критического понимания теологии и метафизики. Однако эта мысль 
принадлежит не Лейбницу:
иначе выраженная, она встречается и у других философов и теологов. Так, Ник. 
Тауреллус развивает её ещё последовательнее, чем Лейбниц, в своем  "Триумф 
философии", стр. 151: "Простейшее, или абсолютное, утверждение (affirmatio) - 
это такое утверждение, которое постигается без всякого отрицания; таково же и 
простое, или абсолютное, отрицание - оно не предполагает никакого утверждения; 
первое свойственно только богу, второе - первой материи физиков, ничто теологов,
 ибо ничто есть то, у чего все отрицается" -  Согласно И. Дунсу Скоту (смотри А.
 Геерборд62. такое же положение высказывает философ и теолог К. Абра де 
Рассонис: "Бесконечное существо удалено гораздо дальше от ничто, чем творение, 
или конечное существо. Расстояние между богом и ничто с обеих сторон бесконечно,
 как со стороны бога, так и со стороны ничто, а расстояние между конечным