нельзя отрицать, что для удовлетворительного и полного исследования этой важной 
проблемы философия Лейбница не дает в руки никакого материала; даже просто не 
может дать; ведь вопрос о том, "каким образом из простых, неделимых вещей, друг 
с другом не соприкасающихся, все же могут возникать сложные и делимые вещи", 
есть вопрос о том, как из нематериального может возникнуть материальное, из 
духа-тело, из бога-мир. Но этот вопрос неразрешим, потому что он извращенный. 
Пусть с известной точки зрения, именно идеализма или теизма, невозможно 
помыслить или объяснить тело без души, мир-без бога. Но это далеко ещё не 
значит, что я могу объяснять или выводить тело из души, мир из бога. В душе я 
свожу на нет тело, в боге - мир: в душе нет ничего телесного, " в боге - ничего 
мирского. Душа есть олицетворенное отсутствие тела, бог-олицетворенное небытие 
мира. Но как же могу я из небытия мира вывести мир, из небытия тела - тело? 
Если душа есть существо, то откуда и к чему тогда видимость тела/ Если 
бог-истина, то откуда и к чему тогда ложь мира/ Бог не нуждается в мире и душа 
в теле. Как же могу я вывести что-нибудь из его ненужности, из того, что оно 
есть нечто излишнее? Ведь все существует лишь потому,. что это необходимо, все 
возникает только от нужды, недостатка, потребности. Даже роскошь обязана своим 
возникновением только потребности. Но где же бывает, чтобы истина испытывала 
потребность во лжи, существо-потребность в призрачном, свет - потребность в 
темноте? Бог, дух, душа - ясные, отчетливые представления, понятия; мир, тело, 
материя - темные, смутные представления. И как же из ясных понятии могут 
возникнуть темные? Не есть ли это чистая бессмыслица? Темное сознание или 
понятие стремится к ясности, но ясное понятие или ясное сознание совсем не 
стремится к темноте. Я могу, пожалуй, дедуцировать человека из животного, но не 
наоборот: животное из человека Minus требует plus, но plus не требует minus. 
Только ограниченное, несовершенное существо обладает творческой способностью, 
потому что оно" стремится к свободе и совершенству, и только желание обладает 
творческой силой. Но совершенное существо удовлетворено в себе, следовательно, 
оно ни к чему не стремится и не имеет творческого или созидательного стимула во 
всяком случае к сотворению другого, несовершенного существование есть не что 
иное, как непрерывное повторение, которое мы представляем в виде протяжения. 
Другими словами, простые существа можно рассматривать как вещи, имеющие между 
собой многообразные связи (что относится к их внутреннему состоянию); благодаря 
этим связям устанавливается известный порядок, которому они подчиняются в своем 
бытии, и этот порядок в сосуществующих и взаимно связанных вещах, поскольку мы 
можем знать, каким именно отношением они связаны, обусловливает смутную 
перцепцию; так появляется феномен протяжения"  (Дютан. Предисловие к 
"Философским сочинениям" Лейбница). Бильфингер высказывается об этом следующим 
образом: "В данном месте я доказываю, что нет ничего абсурдного, если говорят, 
что из соединения простых вещей в единое может получиться нечто сложное, 
протяженное, имеющее фигуру и, следовательно, тело; что из того, что ещё не 
есть материя (материя означает объединенное множество), благодаря объединению 
получается материя. В самом деле, из того, что не есть войско, благодаря 
объединению получается войско, из не государства - государство, из несмешанного 
- смесь, из не хлеба - хлеб; подобным образом и из несложного получается 
сложное. И в данном случае между протяженным и непротяженным не большее 
противоречие, чем когда из необразованного получается образованный, из 
небогатого-богатый и так далее". Затруднения заключаются главным образом в том, 
что лейбницианцы хотели непосредственно связать с простым сложное. Но задачу 
нужно понять как-то иначе. Простое, vis (сила), монада, по Лейбницу, есть лишь 
предмет мышления, а сложное, протяженное есть предмет воображения или 
созерцания. Предмет созерцания по необходимости есть нечто протяженное. Дело 
сводится лишь к тому, чтобы указать, как объект мышления становится объектом 
созерцания. Но представление нематериального существа о другом нематериальном 
существе, хотя так же нематериальном, как и первое, но все же ином по отношению 
к нему, как к другому, - такое представление есть чувственное представление, 
созерцание; принцип материи, страдания, а следовательно, и протяжения сводится 
к тому, что монада для остальных монад есть другая, и остальные монады равным 
образом определяются для нее как отличное, как иное бытие. Поэтому принцип 
множественности монад тождествен принципу материи и полагаемого вместе с нею, 
но протяжение не следует смешивать с пространством, ибо "вещи сохраняют свое 
протяжение,  пространство же за ними не всегда сохраняется. Впрочем, Лейбниц не 
везде отличает пространство от протяженности. Так, в "Ответе на замечание Бейля 
к статье Рорариуса"57 он определяет протяжение как порядок возможных 
сосуществовании. Отчасти это обусловливается сущностью самого дела, отчасти тем,
 что не всегда необходимо при всех обстоятельствах устанавливать точные 
различия; иногда же объясняется тем, что у Лейбница весьма часто обсуждаются с 
различных точек зрения те же вопросы, но в разные годы и по разным поводам. У 
всякой вещи имеется собственное протяжение, но нет собственного пространства... 
Пространство подобно времени есть нечто безусловно единообразное; без 
находящихся в нем вещей ни одна точка пространства ничем бы не отличалась от 
другой... Пространство есть нечто исключительно относительное; оно не что иное, 
как связь одновременно существующих вещей"; "порядок сосуществований как время 
есть порядок последовательностей"; или же, как говорит Лейбниц в одном из своих 
писем к Бернулли, оно есть "способ бытия того, что пребывает одно вне другого". 
"Если отвлечься от существующих вещей, то пространство не есть реальная, сама 
по себе данная сущность", оно есть "само по себе нечто идеальное 58 подобно 
нумерическому единству". Поэтому пространство вопреки Ньютону не есть .
божественное чувствилище (sensoriiim),. так как это выражение может обозначать 
только орган, благодаря которому бог был бы дан существам и мог бы их