сказать, "иного", бытие которого опирается лишь на бытие других монад. Для нас 
материя является созерцанием границ монады. Всякая монада представляет все 
другие монады, но для представляющего существа представление о другом существе 
есть представление собственной границы. Возьмём пример из области сознательных 
представлении в собственном смысле слова. Для человека созерцание других людей 
есть созерцание собственной границы;
только созерцая других людей, человек осознает, что он не единственное существо,
 что скорее он один среди многих, что он конечное, ограниченное существо, 
существо с недостатками. Представление собственной границы не есть 
ограничивающее, доставляющее страдание представление. В строгом философском 
смысле представление другого существа, alter ego другого Я не есть безразличное 
представление вроде представления внешних вещей; скорее это представление в 
высшей степени сангвиническое и страстное, возбуждающее кровь, ошеломляющее и 
приводящее в смятение, посредством отчаяния или удивления выводящее существо из 
себя. И такое сильное, живое, возбуждающее представление в качестве 
представления других монад и есть материя. Поэтому наивсеобщее, первичное, 
метафизическое определение материи сводится к тому, что это есть представление 
и созерцание существа, вне меня (praeter me) и независимо от меня существующего.
 Определение, согласно которому это существующее помимо меня есть и нечто 
внешнее, нечто внешнее в пространственном смысле, оказывается последующим, 
вторичным определением или физическим созерцанием того, что составляет нечто 
внешнее в метафизическом смысле слова; это определение неприложимо к монаде, 
взятой по себе, так как нельзя и невозможно мыслить монады как души, как 
энтелехии, которые изначально внешни по отношению друг к другу в 
пространственном смысле. Если учесть, что только для существа нематериального, 
знающего отличие материального, существует материя, то с точки зрения такого 
нематериального существа определение материи в общем сводится к тому, что она 
есть представление другого существа как другого. Приведу конкретный пример. 
Если я представляю себе других людей лишь как людей мне чуждых, то у меня 
только материалистический взгляд на человека. Этим я становлюсь на точку зрения 
естественного права Гоббса: война всех против всех. Духовный взгляд 
вырабатывается у меня, только когда я на другого человека смотрю не как на 
другого, но как на одинаковое со мной существо, как на мое другое Я. Если взять 
буквально мысли и выражения Лейбница, то материя с точки зрения представляющей 
монады есть не что иное, как темное, смутное представление. Иногда для Лейбница 
obscurus темное значит то же, что confusus смутное. Ясное и отчетливое 
представление то, которое мной осознано во всех отдельных частях, мной 
обозреваемых, в котором участвует и утверждается мой ум, где раскрывается 
достоверность реальности моего разума, представление, с которым я вполне 
отчетливо, хорошо освоился. Наоборот, темное, смутное представление оказывает 
моему уму сопротивление, ставит ему предел; для меня оно - соринка в глазу, оно 
меня раздражает, мешает моей бодрости, моему душевному спокойствию; оно - пятно,
 порочащее честь моего рассудка, тяжкий укор совести моему уму. Правда, Лейбниц 
чаще говорит, что душа ограничена лишь в отношении своих ясных представлений. 
Например: "Хотя душа весьма ограничена в своих отчетливых понятиях... но по 
своей смутной перцепции и соответствующему ей стремлению, которое вместо с 
некоторыми учеными ты можешь назвать инстинктом, она подражает божественной 
бесконечности" Далее: "Душа - подражание богу... подобно ему она проста и, 
однако, так же бесконечна и все охватывает смутными перцепциями, по... в 
отношении отчетливых перцепций она ограниченна" ("Переписка", Л. Федер52. Но 
эта бесконечность относится только к объему, к множественности. В смутном 
представлении душа ограничена по качеству представлений, будучи неограниченной 
в количестве их; в ясном представлении бесконечность относится к качеству 
представления, а ограниченность заключается в том, что у души небольшое число 
ясных представлений. Поэтому Лейбниц говорит: "Душа есть малый мир, где 
отчетливые идеи суть представление бога, а смутные - представление Вселенной" 
("Новые опыты. При ясном и отчетливом представлении у меня такое же состояние 
духа, как под открытым небом; Вселенная раскинулась пред моим взором, для меня 
нет никаких границ, наоборот, я чувствую себя определенным, ограниченным при 
смутном, темном представлении, я чувствую, что моя голова заклепана, что мой 
духовный мир забит досками; мне кажется, что я выдыхаюсь, словно гаснет сила 
моей мысли, останавливается мой духовный пульс. Одним словом, при ясном, 
отчетливом представлении я деятелен, деятельность есть свобода, а при темном 
представлении я превращаюсь во что-то страдательное. "Если понимать действие 
как проявление совершенства, а пассивное состояние как нечто противоположное, 
то истинные субстанции действуют только тогда, когда их восприятие, которое я 
приписываю всем субстанциям, развивается и становится более отчетливым, 
пассивное же состояние бывает тогда, когда восприятие смутно; таким образом, у 
субстанций, способных к удовольствию и страданиям, всякое действие есть 
приближение к удовольствию, а всякое пассивное состояние-приближение к 
страданию" ("Новые опыты". Хотя и то и другое коренится лишь во мне, но все же 
они отличаются друг от друга, как бодрствующее состояние и сон, как день и ночь.
 Следовательно, в этом отношении материя есть как бы душевная болезнь монады, 
повреждение её душевной жизни. Ясность есть только дух 53. Если твоя голова в 
смутном состоянии, то там находится материя. Где кончается твоя мысль и 
сменяется темными, смутными представлениями, однако необходимыми для тебя как 
конечной монады, где она сменяется представлениями, коренящимися в твоей 
природе, там и начинается материя, а ни в каком другом месте. Мысли ясны, 
отчетливы - и материя у тебя исчезает. Поэтому правильно понял Лейбница 
Бильфингер54, говоря: "У Лейбница мы находим положение: если бы кто-нибудь