подобно тому как при представлении зеленого цвета, как только что было сказано, 
мы не воспринимаем ничего, кроме друг с другом смешанных составных частиц 
синего и желтого, хотя мы этого и не замечаем, но скорее созидаем из этого 
новую вещь (новый цвет)...
Смутные мысли и представления не отделены, как это думали, какой-то 
непроходимой гранью от представлений отчетливых; вследствие своего многообразия 
они только менее отчетливы и развиты... Всякое отчетливое представление 
содержит бесконечное число смутных представлений, так как любое представление, 
во всяком случае по своему предмету, содержит нечто множественное и 
многообразное... Не следует ограничивать спонтанность лишь сферой отчетливых 
мыслей, деятельности разума, сознательных и добровольных действий, но надлежит 
распространить на смутные и невольные представления, бессознательные и нами не 
подмечаемые... Все возникает из наших собственных недр, в том числе существа с 
безусловной спонтанностью...
Строго говоря, душа заключает в себе принцип не только своих действий, но и 
своих страданий или смутных представлений... В силу чего было бы необходимо, 
чтобы в нас заключалось лишь отчетливо познание? Сколько ещё далеко не 
исследованного разнообразия в нашей душе? Картезианцы допустили большую ошибку, 
не учитывая представлений, которые не сопровождаются у нас сознанием, не 
признавая никаких энтелехий, помимо духов, и поэтому смешивая по примеру 
множества людей состояния, когда мы на продолжительное время лишаемся чувств и 
ощущений со смертью в собственном смысле слова... Ведь мы в самих себе 
наблюдаем такие состояния, когда ничего не помним и не имеем ни одного ясного 
представления, как, например, в обмороке или глубоком сне без всяких сновидений,
 - в этих состояниях душа не отличается заметным образом от простой монады...  
Кедворт пользуется тем же аргументом, что и Лейбниц: "И даже сами человеческие 
души не всегда сознают то, что они содержат и охватывают... Далее, не найдется 
никого, кто не знал бы по опыту, как часто почти бессознательно мы при участии 
душ" производим многочисленные действия, которые мы лишь впоследствии отмечаем 
и оцениваем". При имени этого противника Декарта мы должны задним числом 
вспомнить и о перипатетиках как противниках картезианского дуализма-духа и 
материи. Составитель "Путешествия по картезианскому миру" в своем сочинении 
"Новые затруднения, указанные перипатетиком "Основное положение картезианцев, в 
силу которого они пытаются утверждать, что всякое существо или духовно, или 
материально, совершенно неверно, и перипатетики справедливо торжествуют, 
полагая, что имеется нечто промежуточное между тем и другим-душа, именно 
животная душа". Несколькими страницами выше он говорит: "Картезианцы спрашивают,
 представляет ли собой душа животных дух или материю? Перипатетики отвечают: ни 
то ни другое. Это существо особого рода, хотя оно и называется материальным, но 
это не потому, что оно материя, а потому, что оно не дух. В самом деле, между 
тем и другим есть некоторое промежуточное существо, которое хотя и не имеет 
способности мыслить и умозаключать, но зато имеет ощущающую и представляющую 
способность,-это душа животных, ощущающая субстанция". Вообще   перипатетики 
определяют ощущение, sensus, как деятельность материальную и в то же время 
нематериальную. Дух, говорят они, или мышление, есть деятельность только души, 
потому что дух обособлен от тела и его деятельность проявляется без телесного 
орудия; но без телесного органа нет ощущения. Ощущающая способность относится 
не только к душе, но и к телу, потому что душа ощущает через тело. Впрочем, 
вопрос о материальности души животных вызвал у схоластиков и вообще 
христианских философов и теологов большое недоумение и разногласие: одни 
считали её протяженной и преходящей, другие - непротяженной и нетленной, а иные 
- хотя и нематериальной, но смертной. Но отсюда ни в коем случае не следует, 
что простая субстанция тогда вовсе не имела представления. Лишь благодаря 
слишком большому количеству малых представлений, в которых ничего не проступает 
отчетливо, душа оказывается лишенной чувств и ощущений, например когда мы 
несколько раз подряд будем поворачиваться в одном и том же направлении, то у 
нас появится головокружение и сознание исчезнет, так что мы будем больше не в 
состоянии различать что бы то ни было... Но так как мы при пробуждении из таких 
лишенных всякой мысли состояний осознаем наши представления, то несомненно, что 
непосредственно до этого мы должны были иметь какие-то представления, хотя бы 
их и не сознавая; в самом деле, как движение возникает только из движения, так 
и представление - только из другого представления... Наши значительные, хорошо 
ощущаемые и заметные представления, как и наши характерные склонности, которые 
мы осознаем, состоят лишь из бесчисленного множества маленьких представлении и 
склонностей, которых мы не замечаем. Именно в этих незаметных представлениях 
лежит основание всего с нами происходящего, равно как и основание того, что 
происходит и в ощущающих телах, в которых заключены невоспринимаемые движения...
 Таким образом, удовольствие представляется не чем иным, как своего рода 
агрегатом незначительных представлений, из которых каждое, будь оно сильным и 
значительным, вызывало бы боль". Так, "музыка есть не что иное, как арифметика, 
но скрытая, так что душа не знает, что она считает, Но хотя душа и не чувствует,
 что она считает, она все же чувствует действие этого незаметного счета или 
порождает этим удовольствие и неудовольствие, связанное с созвучием или 
неблагозвучием звуков, ибо удовольствие возникает из большого количества 
незаметных гармонических впечатлений или представлений... Поэтому элементы 
чувственных удовольствий - духовные наслаждения, которые, однако, 
воспринимаются лини, смутно".

8. Значение смутного представления
Смутные представления не что иное, как выражение бесконечного множества простой