мальчиком, был почти ученым и философом. Он сам причисляет себя к редким 
феноменам в области науки и рассказывает, что ещё мальчиком на троицу сочинил в 
один день духовную песнь в триста стихов по латыни, не опустив ни одной гласной,
 и, ещё не достигнув семнадцатилетнего возраста, сумел письменно ответить на 
заданный вопрос умозрительно-философского характера. "Нечего было стыдиться, 
когда, рано занявшись обсуждением философских тонкостей, я ещё юношей издал и 
защитил диссертацию о принципе индивидуальности, и, будучи уже магистром, 
находясь, впрочем, действительно в юношеском возрасте, я изложил и осветил 
философские вопросы, касающиеся юриспруденции. Я не упоминаю о более глубоких 
рассуждениях, которые я уже тогда набросал на бумаге, но которые  не увидели 
света".  "Письмах к разным лицам";
Chr. Cortholtus. Lipsiae, 1734, и также Ludovici. История лейбницианской 
философии; особенно же в высшей степени интересную  "Жизнь Лейбница, описанную 
им самим в кратких чертах" в "Биографии" Гурауэра. Ещё мальчиком он из 
писателей больше всего любил Ливия и Вергилия, хотя читать первого ему 
запретили его учителя; второго он уже в глубокой старости почти целиком знал 
наизусть. На пятнадцатом году Лейбниц уже поступил в университет, сначала в 
своем родном городе, потом в Иене. Состояние Германии в духовном и политическом 
отношении непосредственно после Тридцатилетней войны было весьма плачевным; все 
же Лейбниц нашел людей, удовлетворявших его запросы и оказавших влияние на 
формирование и развитие его духа. Это прежде всего Яков Томазиус11, отец 
ставшего впоследствии столь знаменитым Христиана Томазиуса, и математик Эргард 
Вейгель 12. Первый был редким по тем временам крупным знатоком истории 
философии, особенно греческой. Он преподавал свою историю как историю философии,
 а не просто как историю философов, о чем Лейбниц позднее с похвалой упоминает 
в письме к И. X. Вольфу 12а. Очевидно, благодаря Томазиусу Лейбниц рано 
познакомился с греческой философией, особенно с Аристотелем. Он сам в своем 
письме к Томазиусу признает, что многим ему обязан. Эргард Вейгель связывал с 
математикой пифагорейскую философию и пытался примирить Аристотеля с новыми 
философами. Лейбниц с уважением упоминает его в нескольких местах своих 
сочинений. Он оказал сильное влияние на Лейбница и натолкнул его на новый круг 
мыслей, в частности в области математики: таково, например, открытие Лейбницем 
бинарной арифметики. Бруккер13 в своей "Жизни Лейбница" полагает, что этим 
ученым навеяна мысль Лейбница о примирении древней философии с новой. Впрочем, 
хотя эту идею и можно найти уже у Вейгеля, она все же принадлежит самому 
Лейбницу:
ведь Лейбниц все области пауки освещает с точки зрения своих метафизических 
принципов, он сам представляет собой такую монаду, благодаря которой все, что 
кажется данным извне, на самом деле возникло из его собственных идей. В 
особенности он проводил эту мысль в своих письмах к Томазиусу; но примирение 
между древними и новыми философами свелось у него лишь к тому, что он изложил 
Аристотеля в духе механической картезианской философии. Между тем бросается в 
глаза, что, в то время как во Франции, Англии и Италии новая философия впервые 
выступила, совершенно игнорируя древнюю, или во всяком случае, как в Италии, 
аристотелевскую, философию, в Германии она опирается на изучение греческой, и 
особенно аристотелевской, философии, причём это изучение было живым и 
плодотворным. Конечно, и во Франции, и в Англии встречались люди, которые вовсе 
не отвергали древней философии, а скорее признавали её и пытались связать с 
новой. Но они не были выдающимися мыслителями, а только последние могут служить 
образцом для характеристики.
Поэтому было бы легкомысленно отсылать немецкую философию к иностранной, будто 
бы дополнившую философию опытом. Ближайшей основой философии, служащей как бы 
её эмпирией, является её собственная история. Поэтому Лейбниц при всяком 
удобном случае порицает реформаторов философии за то, что они отвергают древнюю 
философию, вместо того чтобы улучшать и продолжать её. Он говорит: "Они скорее 
были заняты установлением и раскрытием своих собственных мыслей и планов, чем 
очищением и выяснением достояния древних школ Аристотеля и схоластики. Это 
вовсе не украшает философию, если она совершенно отбрасывает старые идеи, 
вместо того чтобы улучшать их, не учитывая того выдающегося вклада, который 
можно обнаружить как раз в оригинальных сочинениях Аристотеля". В отличие от 
подражательной эпохи в философии, каковой был варварский век схоластики, 
Лейбниц характеризует свое время как век распущенности, когда человечество 
впало в противоположную крайность. Лейбница обвиняли в том, будто он так 
восхваляет древних философов якобы из зависти к новым, чтобы тем самым 
возвысить свою философию; по этот упрек слишком неоснователен, чтобы стоило его 
опровергать. Философия и математика - науки, которым Лейбниц главным образом 
обязан своей бессмертной славой, не были, однако, тем единственным, что 
привлекало к себе и занимало его в юности и в последующие годы. Его интересы 
были прямо безграничны, его занимали все науки. Библиотека отца, состоявшая из 
книг по всем отраслям знания, уже в школьные годы давала ему возможность 
удовлетворять свою любознательность. Он всегда "учился с жадностью", с 
неутомимой энергией продолжал учиться всю свою жизнь; плодом этого 
многостороннего или даже всестороннего образования был его неизмеримый, повсюду 
поспевающий, удивительный энциклопедизм; этот энциклопедизм поражал не столько 
своим охватом, сколько качественно, ибо это не было многознайством, как мертвое 
достояние памяти, это была гениальная творческая энциклопедичность. Его голова 
вовсе не походила на гербарий; его знания были осмысленны, они побуждали его к 
плодотворной работе. В нем все было дух и жизнь. Он все использовал в 
творческих целях. Он не только постигал самые разнообразные, даже 
противоположные отрасли знания, но и использовал те особенности и задатки, при