|
(французского духа; поэтому она держалась как иностранка, которая, чтобы не
попасть впросак, ведет себя очень тихо, галантно, осторожно и осмотрительно.
Хотя прошлое философии давно стало известно и доступно немцам, но как раз это
не привело ни к чему положительному. Лютер, этот "человек божий", как его
называло большинство немцев, отправил прямо к черту самого выдающегося и
знаменитого её предка, Аристотеля, как "проклятого, безбожного и лживого
язычника", а заодно и философию, единственным представителем которой и был
Аристотель. Друг Лютера, Меланхтон 5, провозглашенный позже "наставником" всей
Германии, также был не лучшего мнения о философии, по крайней мере в юности, и
люди, руководствовавшиеся этим антифилософским настроением, так называемые
энтузиасты, в своей последовательности шли так далеко, что объявляли даже
грехом всякую исследовательскую работу. Впрочем, Лютер и Меланхтон скоро
уразумели и признали необходимость философии. Меланхтон ввел даже в практику
протестантских университетов изучение Аристотеля в уже очищенном от
схоластического сора и приближенном к человеческим интересам виде, а в 1577 г.
появилась даже на немецком языке "Логика" одного из учеников Меланхтона,
которая была, конечно, обыкновенной, невинной философской азбукой. Но это
признание философии шло не из глубины души, оно не исходило из философского
духа и философских наклонностей, из внутренней потребности. Философия занимала
подчиненную, противоречащую её существу, только формальную и потому
неплодотворную позицию и имела мало значения. Немецкая нация только что
эмансипировалась в религиозном отношении от чужого могущества - от господства
Рима; вопрос религиозной свободы был делом существенным. Религия втянула в себя
всю положительную деятельность духа. Теология была особым живым, настоящим
духом. От философии веяло чуждым, традиционным духом прошлого. Человеку удается
только то, чему он придает значение высшего дела, чему он придает религиозное
значение. Но как раз философия имела значение только светской науки, внешней
для существенного дела души. Дух ещё не отождествил своего существа с
философией, не отдался непосредственному, живому единству с ней; философия не
была его ближайшим делом, содержание её было заимствованным, а собственная
деятельность только формальной, бездушной.
Итак, в Германии в соответствии с религиозным характером нации эмансипация
религии предшествовала эмансипации философии. Во Франции, Англии и Италии
самостоятельная философия возникла вне существующей религии, порвав с ней;
впрочем, религия оставалась нетронутой, и устанавливался дуализм: с одной
стороны, мир веры, где нечего делать разуму, с другой - мир разума, откуда
исключена вера; в Германии же, наоборот, философия возникла, с одной стороны,
из сознательного и рефлектирующего примирения философии с религией; с другой
стороны, - и как раз до этого примирения - из непосредственного единства с
религией, из религиозной философии; такова философия, коренящаяся в религиозном
чувстве и вере, вызванная религиозной потребностью. Но религиозная философия,
непосредственно из себя исходящая, но составляющая результата философии, не
распадающаяся поэтому на систему различных органов, бросающая или отрицающая
все особенное, определенное, действительное как нечто исключительно мирское или
если и принимающая его в себя, то только в религиозных образах, а не в виде
чего-то освоенного через себя, в своей специфической определенности; философия,
которая не поднимается до осознания самой себя, не мыслит самого процесса
мышления и не усматривает его сущности; философия, которая охватывает предмет
не в простых формах мысли, а в скрытых, чувственных свойствах или эмоциональных,
фантастических определениях и которая поэтому не восходит до метафизической
идеи и вместе с ней до высочайшего пункта сознания - единства, ясности и
самодеятельности, - такая философия есть не философия, а мистика. Кант написал
"Религию в пределах разума", Яков Бёме, самый значительный из немецких мистиков,
создал философию в пределах религии и её представлений. Но именно поэтому
мистика не поднимается до научного, философского знания. Религия, понимаемая в
обычном, ограниченном смысле, то есть в том смысле, при котором определенное,
частное, словом, действительное и соответствующая деятельность определяются
только как нечто мирское, то есть суетное, и отбрасываются ею, не позволяет
человеку изучать и исследовать природу вещей; но именно таков был смысл мистики
Якова Бёме, хотя у него и была натурфилософская тенденция. Наука предполагает
независимый интерес к своему предмету, интерес ради самого предмета, свободную,
сосредоточенную, безусловную преданность ему; между тем религия в указанном
смысле как раз лишает человека свободы этого интереса, мешает такой преданности
делу, ибо такой интерес, такой энтузиазм, без которого человек ведь не может
ничего достигнуть, представляется религии обожествлением конечного. Занятия
естественными науками стали плодотворными только тогда, когда была изгнана
теология, которую Бэкон применительно к физике назвал бесплодной, посвященной
богу девой, когда пробудился свободный, чистый интерес к природе. Вообще, все
великое, бессмертное было создано науками и искусствами только там и тогда, где
и когда они признавались и разрабатывались исключительно ради самих себя. Но в
связи с этой своей безусловной, свободной тенденцией дух искусства и науки
вовсе не есть иррелигиозный дух. Наоборот, кто разрабатывает и любит науку ради
нее самой, тот разрабатывает науку религиозно. Если не брать религию в этом
широком смысле, а смотреть на нее как на исключительную, самостоятельную
деятельность, отмежеванную от всякой иной человеческой деятельности, хотя бы
чистой и благородной, если её понимать в том смысле, в каком она ранее владела
и теперь ещё частично владеет душами людей, то наука и искусство не могли бы
возникнуть именно поэтому и немецкой философии, чтобы возвыситься до философии,
как таковой, нужны были предшественники-иностранцы, которые послужили бы
толчком; если не учитывать других причин, то у этих иностранцев, а именно
|
|