некоторого субъективного, а не реального, объективного опосредования. Поэтому 
понимание и изложение автором в приведенных выдержках декартовского 
доказательства бытия бога полностью противоречит не только духу, но даже и 
прямым дословным определениям Декарта. Ведь достоверность того, что бог 
существует, не есть результат какого-либо умозаключения;
напротив, она дана непосредственно вместе с самой идеей бога. Декарт говорит: 
сущность бога сама по себе содержит необходимое существование, т. е. бытие 
непосредственно едино с сущностью. Но сущность - предмет идеи; поскольку же в 
объекте идеи между сущностью и бытием нет никакого опосредствующего звена, 
которое связывало бы их как различные, то, следовательно, одновременно и 
непосредственно с сущностью бога предметом идеи является и его существование. 
Иными словами, это значит, что сама идея о боге содержит в себе 
непосредственную достоверность его реальности и объективности. Связывание, или 
опосредованно, существования и сущности, содержащееся в форме силлогизма, имеет 
целью лишь показать именно их непосредственную идентичность. Поэтому форма 
умозаключения исчезает перед содержанием этого умозаключения как лишь 
вспомогательное средство субъекта, не имеющее для объекта никакого реального 
значения.
О том непосредственном знании, которое Якоби признавал имеющим значение даже в 
области сверхчувственного, Декарт, правда, ничего не знал. Вообще другим 
философам счастье не улыбалось так, как Якоби. Ведь ему, родившемуся в 
воскресенье, в подлинном смысле слова рябчики летели жареными в рот. Он - и в 
этом его преимущество перед всеми философами - вкушал плоды с древа познания, 
не нуждаясь для этого ни в каком опосредствующем орудии. Он вкушал их с помощью 
одной только чудодейственной магии своего неподражаемого чувства прекрасного, 
без применения не только рук, но даже докучливых челюстей все размалывающего 
разума с грубыми резцами и клыками логических понятий. Напротив, Декарту, 
подобно столь многим его товарищам по несчастью и братьям во плоти, материя с 
её пятью чувствами доставила страшно много хлопот; она стояла как некая 
преграда на пути между ним и истиной, ибо материя отвращает от бога. Поэтому, 
чтобы прорваться к свету, Декарт, руководимый верным инстинктом, не нашел иного 
средства, как абстрагироваться от чувственного и думать, что, как сказал 
Эмпедокл, "подобное познается только подобным", а следовательно, 
сверхчувственное познается только сверхчувственным. Так Декарт пришел к мысли, 
что, поскольку сущность бога нематериальна и сверхчувственна, а значит, таково 
же и его бытие, бог может быть постигнут лишь соответствующим ему, т. е. 
нематериальным и сверхчувственным, способом. Следовательно, бог может быть 
постигнут лишь посредством мышления как единственной объективной деятельности в 
человеке, адекватной этому предмету.
Ибо что такое мышление в его ближайшем значении, как не удаление от создающего 
помехи и рассеивающего внимание внешнего мира, как не абстрагирование от 
чувственного и именно поэтому какое-то сверхчувственное чувство? В этом смысле, 
конечно, и идея о боге и уверенность в его существовании является 
опосредованной, ибо для этого недостаточно напрячь глаза и уши, идея бога 
опосредована мышлением, абстрагирующим её от чувственного. "Ничто не дается 
богами без труда в поте лица своего", меньше же всего - счастье быть убежденным 
в их существовании. Только с идеей о боге, когда она однажды достигнута, 
прекращается также и все дальнейшее опосредование, ибо доказательство её 
реальности есть лишь средство, с помощью которого субъект создает себе 
представление о непосредственной идентичности существования и сущности в боге.
Приведем лишь одно место из Декарта. "Что касается бога,-говорит Декарт 
"Метафизические размышления", - то несомненно, что, если бы я не был отягощен 
своими предрассудками и мое мышление не было обременено чувственными 
впечатлениями, ничто не могло бы быть познано мною раньше и легче, чем он; ибо 
что более очевидно само по себе, чем то, что существует высшее существо или бог,
 в коем одном сущности с необходимостью свойственно также и наличное бытие?" 
Только тот, кто составил себе совершенно грубые чувственные представления о 
мышлении, может вообще не признать, что мышлению также присуща 
непосредственность; что мы совсем не могли бы мыслить и познавать, если 
мышление представляло бы собой только опосредствование в себе, ибо тогда оно 
было бы, собственно, какой-то деятельностью, вполне тождественной с временем, 
какой-то чистой последовательностью того, что было раньше и что после, в 
которой терялось бы первое основное условие всякого мышления-тождество с собой 
и соединение различного и многообразного в едином сознании.
Мышление по существу является свободным от времени тождеством, мгновенным 
охватом всех опосредуомых им рядов; оно всегда есть вместе с тем акт, 
предвосхищающий все последующее, акт, выступающий над дискурсивным, своего рода 
акт интуиции. Для субъекта а мышление развертывается, конечно, в виде 
последовательного ряда друг другом обусловленных и друг от друга зависимых 
мыслей. Но это касается только проявления, а не сущности мышления. К сожалению, 
большинство людей в применении к мышлению удивительным образом упускают из виду 
то различие между феноменом и "вещью в себе", явлением и сущностью, которое они 
повсюду в других случаях так охотно принимают во внимание. Но если уже мышлению,
 как таковому, как деятельности вообще, свойственна непосредственность, то во 
сколько раз больше эта непосредственность присуща ему в его глубочайшем 
содержании при погружении в идею бесконечного, в идею бога, в которой снимается 
различие между идеальным и реальным, мышлением и бытием, как, например, в 
онтологическом доказательстве Декарта? 2
Поэтому автор совершенно не прав, когда говорит:
"Согласно системам новой и новейшей философии, представления о сверхчувственных