другим может оно быть, как не самопознанием истины? Ибо если оно есть познание 
истины, то оно является, очевидно, истиным познанием. Возможно ли при этом, 
чтобы оно, будучи истинным, было отлично от самой истины?
Равным образом, если существует любовь к истине -а она едина с познанием истины,
 ибо истина, как таковая, вместе с тем есть вообще положительное благо, и 
притом высшее благо, следовательно, объект любви, - чем другим может быть эта 
любовь, если не любовью истины к самой себе? Ведь кто любит истину, тот любит и 
может любить её только ради нее самой, а не ради какой-либо личной или другой 
чуждой ей цели; его любовь есть лишь действие, рефлекс истины в душе познающего 
её, которая изучает истину, не омрачая её, обратно к ней самой; таким образом, 
его любовь есть не что иное, как отражение истины в себе самой, её собственное 
чувственное восприятие самой себя.
То, что познание существенно необходимо истине, или что познаваемость есть 
объективное определение истины, обнаруживается следующим образом. Всякое бытие 
по существу является в то же время и бытием для другого. Человек превращает 
даже бытие для другого в мерило бытия в себе. Так, например, с точки зрения 
чувственности он отрицает бытие того, что но ног принимает чувствами; так, с 
точки зрения общественной жизни о каком-нибудь человеке, не имеющем никакою 
определенного занятия или службы, которые делали бы его чем-то для других, мы 
говорим даже, что он ничего собой не представляет, что он ничто. Таким образом, 
субъективное не является внешним по отношению к объективному. Напротив, природа 
есть существенный необходимый объект чувств, а через посредство чувств - объект 
сознания. Чувство есть не что иное, как ясно выраженная собственная воля 
природы, её от души высказанное слово. Она желает быть воспринятой. Только 
сознание есть бытие бытия.
Но бытие для другого по существу является вместе с тем для себя быгием. Нечто 
именно потому существует для нас или вообще для другого, что оно является 
чем-то определенным, имеет какие-то свойства. То, что не имеет никаких свойств, 
само собой разумеется, никак не может быть объектом сознания, восприятия, ни 
духовного, ни чувственного, вообще не может существовать ни для чего другого, 
ибо именно свойства являются тем, чем нечто заявляет о своем бытии кому-либо 
другому. Но наличие свойств есть не что иное, как позиция позиции, только 
определенное бытие есть бытие. Что представляет собой та или иная вещь, 
познается из её свойств, она сама воспринимается в них; другое, для которого 
она существует, которым воспринимается, является её зеркалом; её отношение к 
другому, её бытие для этого другого есть, следовательно, в то же время её 
обратное отношение к самому себе, её для себя бытие.
Но если бытие для другого есть существенное определение всего бытия, то оно 
необходимо является также и определением истины, ибо какое-либо всеобщее 
определение только потому и является всеобщим, что оно есть определение истины. 
Но бытие истины для другого - это и есть её бытие в познании. Чем же другим 
является познание истины, когда она относится к нам, когда она является 
предметом для нас, как не обратным отношением истины к себе? Чем другим 
является её бытие для нас, как не её бытием для себя самой? Истина служит для 
нас предметом познания; но понятие "мы" относится только к нам - познающим, к 
познанию; и это последнее (б качестве познания истины) имеет своим содержанием 
единственно лишь истину, не может быть отлично от нее, не может быть чем-то от 
нее отдельным, посторонним ей, обособленным от нее. Поэтому познание есть 
отношение истины к себе самой, её предметное для себя бытие. Если бы отношение 
истины к нам не было в то же время её отношением к себе самой, только 
выраженным в более конкретной форме, если бы осознание нами истины (конечно, 
истинное, объективное её осознание) не являлось бы её собственным самосознанием,
 то оно не было бы познанием истины, что противоречит предпосылке.
Таким образом, либо вовсе не существует никакого знания о боге, либо знание 
человека о боге есть в то же время познание богом самого себя в человеке. Ибо 
относительное, субъективное, только человеческое знание противоречит не только 
понятию знания вообще, потому что знание, как таковое, по существу имеет право 
на объективность, но оно противоречит именно понятию знания о боге, поскольку 
может дать знание лишь о том что само относительно, а не некоторое 
относительное знание об абсолютном. Ведь бог не может быть только объектом, он 
не может быть для нас предметом так же, как какое-нибудь эмпирическое существо, 
знание о нем не может находиться ни в каком внешнем отношении к нему. Он сам 
есть не только объект, но, как это правильно принято называть, субъект-объект, 
и его отношение к нам не может быть отлично от этой его природы. Бог может 
поэтому находиться во взаимоотношении только к самому себе, следовательно, не к 
чему-то абсолютно другому, а только к такому другому, которое если и не 
является тем же самым, что и он то все же едино с ним по своей сущности, в силу 
чего бог и является предметом восприятия не для животного, а лишь для человека. 
Если ты какая-то другая материя, нежели сам бог, говорит Яков Бёме, как мог бы 
ты быть его детищем?
Вот почему с полным правом и основанием человек - поскольку он знает о боге - 
может быть назван другим Я бога. Ибо его знание о боге является не человеческим,
 а божественным знанием, потому что всякое знание должно содержать в себе 
природу своего предмета, иначе оно было бы знанием не этого определенного, а 
любого другого предмета. Бог может быть познан только через себя самого как 
утверждают Спиноза, Мальбранш и другие наиболее глубокие мыслители. Если 
проанализировать это утверждение, оно, очевидно, имеет лишь тот смысл, что 
знание о боге является непосредственным, т. е. имманентным своему предмету 
знанием, что какое-либо знание о боге возможно только как некий акт взаимного 
глубочайшего, интенсивнейшего внутреннего проникновения. Следовательно, человек