следовательно, он есть дробь, ибо все эти отношения являются моментами "Логики".
 Но в таком случае бог есть равным образом и буква, бог есть первый, второй и 
третий разделы, он есть столько-то и столько-то страниц - вывод, на который мы 
имеем полное право, ибо Гегель сам говорит, что явление и сущность, внешнее и 
внутреннее тождественны, буква же - явление, выражение мысли, а отсюда - бог 
состоит из трех томов, так как "Логика" содержит в себе три части: "Бытие", 
"Сущность", "Понятие", которые - по крайней мере в своей первоначальной форме - 
имеют внешнее существование в виде трех томов. Но ведь внешнее и внутреннее 
тождественны. Следовательно, бог, согласно логике Гегеля, есть существо, 
которое можно удобно поместить в обоих карманах сюртука. Следовательно, творец 
в его вечной сущности до сотворения Вселенной сам есть создание некоего 
создания, по имени Гегель, которое в качестве профессора философии жило в 
Берлине, на Купферграбен, следовательно, заключения, которые мы только что 
сделали, не насмешка, не утрировка, не карикатура, а хорошо удавшийся портрет 
господина Бахмана, точная копия, последовательное адекватное выражение всей его 
критики; и, следовательно, все эти "следовательно", без сомнения, именно 
поэтому и являются насмешкой, что они похожи на иенского "Анти-Гегеля", как 
одно яйцо на другое, сам же он представляет собой не что иное, как воплощенное 
издевательство над философией.
Но насмешки бывают двоякого рода. Одни лишь раздувают предмет насмешки для того,
 чтобы яснее показать его таким, каким он действительно является; другие 
искажают и уродуют свой предмет. Это значит, что первый вид насмешки выставляет 
осмеиваемый субъект на заслуженное посмеяние проницательных людей лишь тем, что 
показывает существо дела в истинном свете. Другой- изображает его в ложном 
освещении, чтобы дать тем самым пищу злорадству невежд, праздник для черни, 
которая только тогда и чувствует себя на высоте, когда тянет великое вниз, в 
свое собственное болото. Как достаточно ясно видно из уже приведенных 
доказательств, иенский "Анти-Гегель" являет собой насмешку именно этого 
последнего рода. Больше того, он довел это свое дарование до такой степени 
виртуозности, что его критика не раз невольно живейшим образом напоминала нам 
колдовское искусство чародейки Цирцеи, заключавшееся, как известно, в 
превращении людей в медведей, свиней и волков, что и должны были претерпеть 
несчастные спутники Улисса. В самом деле, ведь манера полемики Бахмана покоится 
исключительно на ловком трюкачестве, состоящем в том, что он выставляет 
какое-либо философское положение как противоречащее разуму - и, следовательно, 
как несообразное - тем путем, что превращает субъект этого философского 
положения в какой-нибудь существенно другой субъект, предикаты же, относившиеся 
к этому субъекту, сохраняет неизменными. Естественно, что получается нелепое, 
смешное противоречие, когда предикаты, относящиеся по существу только к 
спутникам Улисса в образе людей, применяют теперь к свиньям, в которых 
самовольно превратила их госпожа Цирцея. Образцы таких насильственных 
метаморфоз даны уже в возражениях Бахмана против учения Гегеля об идее и против 
голоса как предиката "животного вообще". Ради того, чтобы умножить количество 
примеров, в заключение нашей критики в качестве вещественного доказательства мы 
разберем ещё то, каким образом господин Бахман изображает процесс достижения 
богом самосознания - материи, при критике которой "Анти-Гегель" с 
необходимостью тем больше проявляет свою поверхностность, чем более глубок, 
труден и полон значения этот предмет. В этом случае Бахман производит особенно 
отвратительное впечатление на мыслящего и сведущего читателя тем, что здесь к 
водянистому бульону его умственных способностей присоединяется ещё и водянка 
тривиально-религиозной сердечной сумки, из которой ему действительно несколько 
раз (хотя с большим усилием и неловкостью) удается выжать крокодиловы слезы, 
дабы привлечь на свою сторону широкую публику, используя её самое слабое место, 
и настроить её против Гегеля. Ибо критика Бахманом и этого столь серьезного 
предмета, само собой разумеется, вовсе не критика, а совершенно неуклюжая, 
грубая издевка, осуществляемая им, как ловким фокусником, путем подмены 
субъекта этого процесса. А именно: из бога в человеке он делает бога вне 
человека, а человека в боге он превращает в человека вне бога, в конечного, 
преходящего индивидуума. Таким образом, процесс, являющийся по существу актом 
внутри тождества, т. е. только неким процессом, в котором бог пребывает и 
остается самим собой, находясь лишь в отношении к самому себе, разделяется 
теперь на два отдельных друг от друга, чуждых друг другу, и поэтому бог 
ставится в отношение, не отвечающее его сущности, зависимое от человека, 
поскольку лишь в человеке он должен прийти к сознанию или к "полному" сознанию, 
как это иногда, с благоразумно добавленной оговоркой, пишет "Анти-Гегель" 
(например, на стр. 130). Исходя из этого, господин "Анти-Гегель" обвиняет 
Гегеля в том, что у него "бог" получил сознание самого себя от человека в 
качестве ответного подарка в обмен за облагодетельствование жизнью и что 
"самосознание бога должно быть обусловлено человеческим сознанием". Таким 
образом, в соответствии со своей излюбленной манерой Бахман снова прямо 
игнорирует (или изображает с точки зрения, прямо противоположной истине) то 
существенное, к чему приводит процесс достижения богом самосознания. Ведь 
лежащая у Гегеля в основе этого процесса существенная идея приходящего к самому 
себе бога, как объективная, так и субъективная цель этого процесса, состоит 
лишь в том, чтобы сконструировать сознание как объективное определение бога. Но 
в качестве такого оно может быть сконструировано только при условии, если 
сознание признается самоопределением бога, результатом его собственной 
самодеятельной сущности. Если, напротив, сознание предполагается уже с самого 
начала и просто, как и бытие, производится от бога (как, например, когда мы 
говорим: бог есть живой, обладающий самосознанием дух), то сознание - не более