значение, свою цель, её бытие становится чем-то безразличным. Это безразличие 
как раз и составляет скорбь индивидуальной жизни, источник её страданий, её 
потребность, но в этом же коренится и внутренний импульс деятельности. 
Преодолеть безразличие нашего индивидуального бытия и составляет цель нашей 
жизни, стремление нашей деятельности, источник наших добродетелей, а также 
наших ошибок и недостатков. Человек хочет и должен стать чем-то самостоятельным.
 Он хочет и должен обнаружить в себе нечто качественно ценное, придать себе 
существенное значение, а это сводится к его своеобразному отличию, которое 
составляет его "идею". В качестве простого индивида он теряет себя, подобно 
тому как неотличимая капля воды теряется в однообразном потоке безразличной 
множественности. Когда человек утрачивает свои интересы, определяющие его 
индивидуальную жизнь, когда он начинает сознавать безразличие своей обнаженной 
индивидуальности, он между бытием и небытием лишается своей специфической 
особенности, жизнь становится ему в тягость, он кончает самоубийством, то есть 
уничтожает свое нечто. Индивиды, не отличающиеся друг от друга или не 
заслуживающие того, чтобы быть друг от друга отличными, образуют в природе, как 
и в человеческой жизни, массу, которую дух со своей высшей точки зрения 
рассматривает как само по себе мертвое вещество, живое лишь для духа в качестве 
орудия его деятельности. Поэтому было внутренне необходимо, чтобы идеализм 
очистился от тех привходящих атомистических и чувственных элементов, с которыми 
он смешан ещё в лице философии Лейбница. Идеализм подлежал усвоению в более 
высоком, строгом смысле; душа должна была утратить свою неограниченную 
терпимость и радость жизни, должна была обратиться к самой себе с критикой 
чистого разума, должна была оставить дурное сообщество со сперматозоидами и 
другими существами подобного рода и предъявить к жизни более высокие 
эстетические требования; итак, было внутренне необходимым, чтобы бодрый, 
жизнерадостный политеизм монадологии Лейбница перешел в суровый, по в силу 
этого в более духовный и интенсивный монотеизм "трансцендентального идеализма" 
107.

21. Критика пневматологии Лейбница108
"Вопрос о прирожденных и неприрожденных идеях,-сказано  в 18-й главе,-совсем не 
антропологический. Здесь речь идет о сущности духа. В этом смысле и понимал 
вопрос Лейбниц". Это совершенно правильно в смысле лейбницианской, да и вообще 
идеалистической, априорной философии. Если дух мыслится как отличное от 
человека, самостоятельное, в себе пре бывающее существо, то вопрос о 
происхождении, возникновении идей, понятий, мыслей не следует поднимать вовсе, 
как и вопрос о возникновении самого духа. Дух, душа, субстанция, существо - и 
притом неисписанный лист! - разумеется, это чистая бессмыслица. Что такое 
существо без его определений и его раскрытия? ("Для субстанции по существу 
свойственно действовать; сотворенным субстанциям свойственно испытывать 
страдательные состояния, духам свойственно мыслить". Чем же иным должны быть 
основные определения мыслящего существа, его имманентные действия, как не 
мыслями, понятиями, идеями? Поэтому если я признаю дух, душу первоисточником 
идей, то высказываю этим не синтетическое, а аналитическое положение, положение 
тождества: я приписываю субъекту предикат, который уже содержится в понятии 
субъекта, естественно подразумевается. Но из того, что этот отмежеванный от 
человека дух есть самостоятельное существо, следует, что это бог: ведь бог и 
есть не что иное, как дух, порвавший последнюю нить связи с человеком, дух, не 
только отличный от человека, но и свободный от всякой человеческой 
ограниченности, в частности лишенный телесности и чувственности. Различие между 
монадами, индивидуальными духами, или существами, и богом, всеобщим духом, то 
есть персонифицированным родовым понятием духа, деятельностью, чистым актом, 
состоит в конце концов только в том, что монады - воплощенные духи, а бог - 
бесплотный дух. И в только что приведенном месте в "Новых опытах" сам Лейбниц к 
утверждению Локка, что между богом и духами не существует иного различия, кроме 
того, что богу свойствен предикат бесконечности, прибавляет: "Для меня 
существует ещё другое отличие, именно что все сотворенные духи обладают телом". 
Действительно, конечное в конце концов имеет свою причину и основание только в 
телесности, чувственности, материальности, а бесконечное - в бестелесности, 
нечувственности, нематериальности. Поэтому априорное происхождение идей 
тождественно априорному происхождению вещей. Идеи только там возникают a priori 
из духа, где сами вещи возникают из духа, где идея вещи есть творческое 
основание самой вещи. "Идеи извечно существуют в боге, и даже в нас они 
существуют прежде, чем мы о них действительно думаем"... "Элементы наших 
понятий, первые неразложимые понятия - это атрибуты бога, первопричины и 
первоосновы вещей" "О познании истины и богах"). "Так как бог есть источник 
возможностей и, следовательно, идей, то нужно воздать похвалу отцу Мальбраншу 
за то, что он придает идеям возвышенное значение, отличая их от понятий и 
считая их за божественные совершенства, которым мы причастны только благодаря 
нашим знаниям". Итак, прирожденные, априорные идеи имеют лишь теологический 
смысл и происхождение, а никак не антропологический.
История, антропология совершенно отчетливо доказывают нам, что идея как 
словесно, так и в действительности первоначально возникла от слова видение; что 
первоначальное просветление человека идет сверху, с неба, но не с 
теологического, а естественного, чувственного неба; что чувственный, видимый 
глазом свет есть источник человеческого просветления, источник ясных и 
отчетливых представлений; что, следовательно, не только в наших университетах, 
но и в жизни человечества философский факультет, факультет логики и метафизики 
последний. Интересно, что говорит о зрении Лейбниц-Вольф в своей "Эмпирической