механизмы можно познать лишь посредством отчетливых представлений, а 
естественные - лишь посредством смутных: всякий естественный механизм заключает 
в себе бесконечное число органов" (189-е письмо к Бернулли). Но ведь различие 
между смутными и отчетливыми представлениями есть в конечном счете 
количественное: бесконечное множество и незначительная величина - единственная 
причина смутности.  "Все, что происходит в теле человека и всякого животного, 
имеет такой же механический характер, как и то, что происходит в часах". Итак, 
для Лейбница природа- счетная машина, и, следовательно, картезианский дуализм 
между духом и материей он устранил только по видимости, только при помощи 
смутных представлений, то есть при помощи чувственных образов, не имея ни 
малейшего подозрения о реальности и значении чувственности. Она имеет для него 
только значение предела, отрицания, она для него только уничтожение и 
отсутствие ясности и отчетливости у представления. Даже музыка для него только 
искусство неясного и смутного счета. Философия Лейбница есть идеализм, но в 
форме механистического миропонимания. Он понимает интимную жизнь души в форме 
механического процесса, он даже внутреннее опять-таки понимает внешне. Душа - 
автомат, подобный телу, но лишь с тем отличием, что она есть духовный автомат. 
Порядок смутных представлений находится в соответствии с законами движения: он 
их воспроизводит. Окончательный волевой акт, решение, следует из предшествующих 
волевых актов, как в механике составное движение возникает из множества 
скопляющихся движений и стремлений движущегося тела. Душа свободна, все 
возникает из её недр, она основа всех своих определений; но представления 
неизменно возникают из предшествующих представлений, и так до бесконечности, 
поэтому сила и деятельность субстанции значит не что другое, как то, что всякая 
субстанция чревата своим последующим состоянием, и весь этот бесконечный ряд 
заканчивается в известном, в предопределении, основа же предопределения лежит в 
таком существе, которое понимается не как нечто тождественное понятию души, 
монады, а последнее ведь и является первоначальным понятием; таким образом, 
существо, на которое опирается предопределение, находится во внешнем отношении 
к монаде. Хотя Лейбниц непосредственно воспринял и представлял себе душу как 
единство и реальность, как существенную форму тела, как энтелехию, благодаря 
которой человек есть то, что он есть, все же он в изложении или в более точном 
определении допускает механическое разделение души и тела, представляет и то и 
другое как две отдельные самостоятельные сущности, которые друг от друга 
отличаются только тем, что одно существо составное, другое - простое. Поэтому 
не следует удивляться, что идеалистический принцип, на который у Лейбница по 
существу само по себе (по идее) опирались единство и простота души, совершенно 
потерялся в лейбнице-вольфианской школе и душа оказалась равной толу, будучи 
определена как внешний объект, с тем отличием, что она понималась как нечто 
простое. Хотя Лейбниц был углубленно занят тем, чтобы включить в душу темную, 
смутную, непроизвольную, пассивную - словом, чуждую отрицательную сторону духа 
или души посредством таинственных темных представлений, и таким образом 
отыскивал в собственной глубине души посредника, начало её единства или связи с 
телом, все же в конце концов и тело и дух оказываются у него существующими в 
виде параллельных линий, рядом друг с другом. Души воспроизводят все, что 
происходит в телах, и в душе и в теле то же содержание; таким образом, души - 
"представления явлений";
мало того, в своей переписке с де Боссом Лейбниц называет даже душу "эхом всего 
внешнего" - из этого места мелкая, мнительная, злобная критика могла бы сделать 
разные предвзятые выводы, которые, однако, к счастью, неприложимы к философии 
Лейбница благодаря тому, что у мыслящей души имеется имманентное содержание и 
она есть предмет самой себя. Но тело и душа соответствуют друг другу, как два 
телеграфа; если их разъединить, то это две отдельные вещи; и то и другое 
действует по своим собственным законам: "тела - по своим физико-математическим, 
душа - по логико-эстетическим законам". Глубочайшие идеи Лейбница - это молнии, 
светящиеся точки, но, как только они становятся протяженными, как только они 
становятся бытием для других, они теряются в обычных для его времени взглядах и 
точках зрения. Так обстоит дело с идеей души. С понятием механизма можно 
связать и проект всеобщего языка Лейбница, в котором каждой идее должно было 
соответствовать определенное, характеризующее идею число (об этом до сих пор 
все ещё не ясном проекте см. подробнее в "Биографии" Гурауэра, и его стремление 
превратить философию в науку, опирающуюся на доказательства подобно математике. 
Но Теннеман неправильно замечает ("История философии", будто ни у самого 
Лейбница, ни у других не было предпосылок для установления коренного различия 
между метафизикой и математикой. Скорее именно 9то различие и составляет основу 
его философии, потому что математические принципы сливаются у него с 
механическими, от которых он в качестве только значение предела, отрицания, она 
для него только уничтожение и отсутствие ясности и отчетливости у представления.
 Даже музыка для него только искусство неясного и смутного счета. Во всяком 
случае Лейбниц сберег идею  души тем, что устранил представление о физическом 
воздействии: ведь физическое воздействие может иметь место лишь там, где самое 
душу по существу представляют как физическое существо; разумеется, если есть 
нечто верное в представлении о теле и душе как двух раздельных сущностях, в 
связи с которым полагают, что их взаимоотношения должны соответствовать 
различию их отдельных природ так, что, когда у одной сущности происходит нечто 
под влиянием другой, у этой сущности всегда должно иметься вместе с тем свое 
основание и в нее не может внедриться ничто чуждое. Но при той гипотезе, 
согласно которой тела действуют, как если бы не существовало душ, как если бы 
была окончательно установлена основательность материалистического учения, душа 
теряет свое значение, которое ей первоначально было присвоено. Душа становится