в жесткой, отпугивающей форме. Для его века это было чудовищным: ведь эта 
категория оставалась в то время неизвестной. Той эпохой владела идея 
антропоморфизма. Спинозу поняли, оценили и усвоили, когда созерцание предмета в 
отношении к самому себе стало естественным созерцанием человечества даже в 
искусстве и в науке. Доказательством пусть здесь послужат несколько эпиграмм 
хорошо известных поэтов.
Моральные цели поэзии
"Исправлять, исправлять должны нас поэты!" Так палка палача ни минуты не должна 
бездействовать на вашей спине.
                       Телеолог
Какого уважения заслуживает творец Вселенной, милостиво тотчас изобретший 
пробку, как только он создал пробковое дерево. Субстанция Спинозы была 
оцепенелой, неподвижной личинкой, в которой в ещё закутанном и неразвернутом 
виде таилась свободная, раскрашенная во все цвета бабочка позднейшей философии 
и поэзии. Лейбниц в качестве ловкого гладиатора также боролся с демоном 
произвола; так, он отвечает Локку, что производные силы или способности (формы 
бытия, которые следует выводить из су б станции, - являются особенностями 
субстанции и что, следовательно, бог не может присоединить к материи мышления, 
этого своеобразного бытия души; Лейбниц утверждает, что божественный произвол 
должен неизменно подчиняться природе, что думать, будто бог может придавать 
вещам свойства, чуждые их природе и, следовательно, находящиеся в противоречии 
с разумом, - значит прибегать к скрытым способностям, духам и домовым, которые 
подобно феям и театральным божествам появляются по мановению волшебного жезла. 
Но то, с чем мы боремся, в духовном отношении всегда остается нашим объектом и 
поэтому продолжает иметь над нами власть, хотя бы отрицательную и косвенную. 
Лейбниц только ограничивал демона произвола, но не сумел с ним вполне 
разделаться. Этим главным образом объясняются недостатки, пробелы его философии,
 отсюда та нетвердая почва, на которой стоит интерпретатор его философии в 
отношении предустановленной гармонии, отсюда это жалкое ("пред", отсюда печать 
произвола и формализма, которая характерна для предустановленной гармонии в 
вопросе о связи субстанции между собой; отсюда нерешенность и неопределенность 
отношений конечной и бесконечной монады. Но тем более нам приходится изумляться 
перед Лейбницем, что он в то время и при господствовавших тогда взглядах 
обнаружил такую глубину и свободу духа. Признаем же его историческое назначение 
в том, что он мог узаконить для своего и последующего времени и соединить с 
господствующими представлениями категорию Спинозы именно так, как он это 
сделал! В этом отношении в области философии Лейбниц есть своего рода Тихо де 
Браге - последний для своей эпохи, с духом которой миросозерцание Коперника 
находилось в слишком кричащем противоречии, мог подорвать систему Птоломея 
только тем, что выдвинул нечто среднее между обеими системами.
В век Лейбница дух не только находился в противоречии в самом себе и с самим 
собой, против него действовала не только вера, но и другой враг, находившийся 
вне его, в природе. То было время дуализма материи и духа и к тому же время 
механистического миросозерцания и материализма. Все вещи понимались под углом 
зрения категории механизма. "Правильно утверждается, что в теле не происходит 
ничего, что не подчинялось бы механическим, то есть доступным разумному 
познанию, причинам" (Лейбниц. Он называет тело животных 
"гидравлически-пневматически-огневой машиной" (там же, стр. 148). X. Штурм, 
старший современник Лейбница, хотел даже уничтожить слово "природа" если не 
совсем, то по крайней мере в значении деятельного принципа. В своих он говорит, 
что мир, или универсальная природа, а также и отдельные сферы природы сводятся 
"к некоторым грубым и пассивным механизмам; о них не с большим, а скорее с 
гораздо меньшим основанием, чем о мельнице или часах, можно говорить... что они 
действуют или производят", потому что одна только божественная сила созидает 
все во всем. Мальбранш на том же основании считает язычеством и 
идолопоклонством говорить о потенциях и живых силах природы. Фонтенель106 также 
сравнивает (например, в своем сочинении "О множестве миров", вечер) Вселенную с 
часами, а Ньютон говорит, что сами по себе крайне незначительные отклонения в 
путях планет и комет, возникающие от взаимного воздействия планет и комет друг 
на друга, все же в связи "с продолжительным временем могли бы привести к тому, 
что для устройства природы потребовалось бы вмешательство исправляющей руки", 
как это и происходит с, машинами; эта мысль очень не нравилась Лейбницу, 
который хотя и сам рассматривал мир только механически, но с механизмом мира 
связывал возвышенное представление. Следует ещё заметить, что Лейбниц, конечно, 
про водил различие между механическим и физическим. Но это различие только 
субъективное, относительное. Он говорит так; "Хотя все физические причины 
сводятся в конечном счете к механическим, однако я обыкновенно называю 
физическими причинами такие, механизм которых неясен". Далее: "Мы ещё 
недостаточно разобрались в путях природы, чтобы объяснить их всецело 
математически. Я думаю, что все физическое по существу зависит от механической 
основы, но мы ещё не сумели добраться до этой основы". См. по этому поводу 
также письмо 191 к Бернулли, где он пытается вывести проявления органической 
жизни из беспрерывных, незаметных колебаний и даже память объясняет таким 
механическим способом. "Я думаю, что сама память сводится к продолжительным 
колебаниям, подобно тому как колокол после удара ещё долго потом гудит и 
звучит". Здесь же он предлагает Бернулли применить математику и к медицине. 
Различие между механическим и органическим у Лейбница только формальное, 
количественное. В созданной человеком машине механизм конечен, в естественной 
же машине он количественно бесконечен. "Смутные представления соответствуют 
естественным механизмам, отчетливые - искусственным, потому что искусственные