цитированном уже выше сочинении Куторги). Быть может, их цвет частично зависит 
от цвета пищи, расплывчатый протей (амеба) не имеет определенной формы. По 
Шранку, у некоторых инфузорий почти тот же удельный вес, что и у воды, а по 
Карусу ("Зоотомия" 100, последнее издание), то же можно сказать и о медузах. 
Вошь у негров должна быть черной, у блондина - светлой, у брюнетов - коричневой.
 Амфибии и рыбы отличаются от теплокровных животных тем, что температура тела у 
первых одинакова с температурой их среды, в то время как температура последних 
отличается от температуры воздуха, значительно её превышая. Во всяком случае 
разница между температурой животных с холодной кровью и температурой вещества, 
в котором они живут, так незначительна, что её можно совсем не принимать во 
внимание (см. Тревиранус. Явления и законы органической жизни101. Разве 
природные массы  не распадаются на бесчисленные отдельные ртутные капли в виде 
монад? Не сводится ли жизнь к проявлениям души, а душа не есть ли сущность и 
основа жизни? Разве материя, тело, чем выше мы поднимаемся, не оказывается во 
все большей мере не чем иным, как отношением существа к другим существам, как 
его бытие для другого? А проявление его, душа, не составляет ли исключительно 
его в себе бытие, его отношение к себе, бытие, составляющее предмет не чувств, 
а только мысли?.. Но, могут возразить, - и такие жалкие возражения издавна 
выдвигали против философских положений, - что если кто-нибудь заставляет меня 
голодать или меня ранит и я поэтому испытываю мучительную боль, то нельзя ли 
это считать достаточным свидетельством того, что я материален но только в 
отношении к другому, но и в отношении к самому себе? Конечно, ты прав, считая 
свое чувственное я своим истинным и единственным Я. Впрочем, ты и сам можешь 
причинить себе то, что причиняет тебе другой. Но разве тогда Я, которое 
приговаривает тебя к голодной смерти, есть та же сила? Это немыслимо: ты можешь 
довести себя до смерти только потому, что можешь отличать и отделять себя от 
самого себя. Но то, что ты можешь отделять от себя ты можешь отделить только 
потому, что оно по отношению к тебе самому иное. Одно только существо 
неотделимо, а не его отношения. Ты материален, это значит только: как для себя, 
так и для других ты-объект. Но то Я в тебе, для которого ты объект, это твое 
подлинное Я, а раз оно твое подлинное Я, то оно не есть твое (внешнее) Я. Оно 
есть дух;
один дух есть неотделимое от себя отношение к себе, то есть объект только для 
себя. Таким образом философия Лейбница есть идеализм, одухотворенный, 
одушевленный, полный светлых мыслей: все, что ты чувствуешь, слышишь, видишь, 
есть проявление, видение души; во всех вещах ты усматриваешь сущность, душу, 
дух, бесконечность. Твои чувства лишь смутные мысли; материя есть чистое 
явление;
твое тело есть не что иное, как то, что раскрывается в природе в виде 
притяжения или тяжести, а эта последняя выражает не что иное, как взаимную 
связь, универсальную связь тел между собой. Твое тело не есть нечто абсолютное, 
нечто данное для себя, оно лишь связь твоей души с другими душами, которые 
находятся в особо близком отношении к тебе и, как гении, готовые услужить, 
парят вокруг божества твоей центральной монады; они отличны от тех монад, 
которые занимают более отдаленное место в отношении тебя и которые ты 
воспринимаешь лишь опосредованно, через близ находящиеся души; тело есть лишь 
выражение того, что ты не есть нечто единичное и единственное;
оно есть лишь восклицательный знак, лишь слеза то радости, то скорби, которую 
ты проливаешь по поводу того, что ты существо, связанное с другими существами. 
Правда, тело есть Мефистофель, который вводит тебя в мир и с ним тебя связывает,
 вызывая тебя из твоей одинокой кельи, но он говорит от лица тебя самого, когда 
взывает: "Наихудшее общество заставляет тебя чувствовать, что ты человек среди 
людей"; тело есть нечто nolens невольное для твоей души, призрак, голос, идущий 
изнутри, но благодаря присущей ему силе он кажется голосом чуждого тебе 
существа; он внушает неискоренимое, непреодолимое чувство, что ты не только 
правомочное существо, но и существо с обязанностями, существо связанное.
Итак, идея философии Лейбница не ограниченная, а бесконечная идея духа в самом 
себе; подлинность и реальность этой философии заключается в подлинности и 
реальности самого духа. Но истина, вечное существо свойственно всегда и повсюду 
лишь идее, а не индивидуальному выражению идеи, не мысли об идее, не способу, 
каким определяет её философ, не веществу и не строительным материалам, которыми 
философ её реализует. Выражение идеи всегда одновременно является выражением 
эпохи, в которой эта идея высказывается, поэтому она облечена и преобладающую в 
определенную эпоху категорию. Так, век Лейбница был веком дуализма и 
механического миросозерцания: одно неразрывно связано с другим, поскольку 
дуализм в сфере природы есть чистый материализм, для которого между телом и 
душой нет иной связи, чем связь механическая. Этот дуализм, с одной стороны, 
раскрылся в непосредственной противоположности между духом и материей, 
выявившейся в картезианской философии и проникшей оттуда в область 
общераспространенных взглядов. С другой стороны и преимущественно, этот дуализм 
обнаружился во внутренней противоположности духа самому себе, в 
противоположности между верой и разумом; эта противоположность проступала ещё 
со времен средних веков, по лишь с началом новой истории она составила эпоху в 
связи с возрождением наук. Отмежуемся здесь от проявлений этой 
противоположности в сфере искусства, жизни и литературы вообще; что же касается 
области философии, то дуализм между верой и разумом отнюдь не выразился в виде 
прямой борьбы против церкви и её вероучения. Он обнаружился скорее в том, что 
хотя дух и признал церковь и оставил в неприкосновенности её авторитет, но так, 
что в его основной объект и содержание не был включен принцип этого признания, 
а скорее нечто противоположное. Дух отодвинул от себя церковь, исключил её из