человеческого неведения и ограниченности, наполненную неограниченной сущностью 
фантазии? (1847)
Но так как у Декарта самостоятельность противоположностей устраняется лишь в 
идее бесконечной субстанции, а не в самих противоположностях, не в их идее, то 
дух и материя сами по себе остаются строго раздельными, независимыми по своему 
понятию. Поэтому, если мыслить последовательно, как это делает Мальбранш, дух 
не может иметь идеи телесных вещей ни из себя, ни от самих вещей. Ибо идея есть 
идеальный, нематериальный объект, "самый близкий духу, непосредственно 
тождественный с ним объект, который, как сам дух, не занимает места", как 
говорит Мальбранш. Дух, который противоположен материи и которому она в свою 
очередь противоположна как самостоятельная, не может быть поэтому идеальностью, 
одухотворением материальных вещей или иметь силу и способность идеализировать 
материальные вещи, одухотворять их, то есть он не может их созерцать или 
представлять в себе или из себя самого, ибо всякое представление необходимо 
является одухотворением. Конечно, дух ни материален, ни протяжен, его сущность 
состоит в одном мышлении, но он лишь противоположность материи, она стоит перед 
ним, как самостоятельная по своему понятию. Как мог бы поэтому дух, стоящий в 
противоположности и сам представляющий противоположность, устранить её? Правда, 
дух, по Мальбраншу, как и по Декарту, есть высшая и более благородная сущность, 
чем материя; она называет тела les derniers des etres последними из существ и т.
 п.; но этим неопределенным представлением не устраняется существенное и 
определенное понятие, лежащее и у Мальбранша в основании материи и духа как 
двух раздельных и противоположных сущностей, которые по своему понятию 
независимы друг от друга и являются друг по отношению к другу чем-то безусловно 
другим и реальным.
Но как дух с этой точки зрения не может познавать материальных вещей из себя 
или посредством себя самого, так же мало материя видима посредством себя самой; 
ведь она, как противоположность духа, нечто безусловно не интеллигибельное, не 
идеализируемое, абсолютно мрачное и темное. Мальбранш говорит также, что душа, 
а равно и чистые духи вне бога темны для себя, непознаваемы. Но основание этой 
темноты здесь, естественно, не противоположность или различие, ибо душа самым 
внутренним образом едина с самой собой - это непосредственное единство. "Хотя 
мы едины с самими собой, но мы остаемся и останемся непостижимы нам самим, пока 
не увидим себя в боге". Об изыскании истины. Причина этой темноты, как окажется,
 лежит в ином месте. Впрочем, в отношении к душе, пли к духу, Мальбранш вообще 
весьма темен, по видимому не совсем уяснив вопроса даже для себя самого. 
Поэтому только возможно и необходимо, что мы видим все вещи в боге. Ибо бог, 
абсолютная субстанция, есть абсолютная идеальность, бесконечная сила 
одухотворения всех вещей; для нее материальные вещи не представляют реальной 
противоположности, непроницаемого мрака, но суть нечто идеальное, то есть в ней 
все, даже материальные вещи содержатся духовным или идеальным образом; она сама 
представляет весь мир как интеллектуальный или идеальный мир. Поэтому наши 
воззрения на мир, наши идеи вещей не отличаются от идей божества.
Таким образом, из философии Декарта с необходимостью вытекает философия 
Мальбранша, самая существенная и интересная для истории философии мысль которой 
состоит в том, что мы познаем и видим все вещи в боге. К этой спекулятивной и 
общей необходимости присоединяется ещё и особенная. Уже Декарт отошел от 
спекулятивной идеи о духовном происхождении сознания, о единстве мышления и 
бытия, лежащей в основе возвышенного положения "я мыслю, я существую", к 
популярному, теологическому представлению о духе как субъективной эмпирической, 
единичной самости, несовершенной, сотворенной сущности. Напротив, у Мальбранша, 
который полон теологических представлений, у которого светлые лучи его мыслей 
почти всегда преломляются в среде теологии, уже непосредственно с самого начала 
с духом, или душой, связано представление эмпирической, индивидуальной, 
субъективной самости. Поэтому природа духов, или дух, у него конечная, 
ограниченная, сотворенная или, выражая неопределенное представление 
сотворённости определенной мыслью, особенная сущность, ибо все сотворенное, по 
определению Мальбранша, есть особенное. "Душа есть род особенной сущности. Она 
лишь такая-то сущность, весьма ограниченная и весьма несовершенная". Но 
бесспорно, что душа имеет общие истины или общие идеи и что особенная сущность 
не может выйти за пределы своей особенности. Таким образом, особенная сущность 
не может иметь в себе никаких общих идей, или, по определению Мальбранша, 
который называет идеи  модификациями, определениями, никаких общих модификаций. 
 "Как можно видеть в одном виде существ все виды их и в одном частном и 
конечном существе треугольник или круг вообще и бесконечные треугольники? 
Никакая модификация частной сущности не может быть общей". Общая идея, как, 
например, идея протяжения (телесности или пространственности), в которой мы 
видим и должны видеть все телесные вещи, не может, однако, происходить от 
телесных вещей; ибо они представляют также нечто особенное и, сверх того, 
материальное, от которого никогда не может возникнуть идея, то есть нечто 
идеальное, духовное, так как оно не стоит к ней ни в каком отношении. Только во 
всеобщей сущности, то есть только в той сущности, которая не является этой или 
иной сущностью, находятся и могут находиться общие идеи. Поэтому мы познаем 
вещи только в боге, ибо, по Мальбраншу, мы познаем все из всеобщего и в нем, 
особенное предполагает всеобщее.
Таким образом, бог не только принцип объективной достоверности, ибо, по 
Мальбраншу, дух удостоверяется в реальности телесных вещей только через 
бесконечную субстанцию, в идее абсолютной истины, но и принцип всякого познания,
 даже само всеобщее познание, всеобщее мировоззрение всех духов. Но с такой же 
необходимостью, с какой божественная субстанция есть всеобщее мировоззрение