индивидууме в виде чувства независимости и личной свободы, дает ему сознание 
или чувство своей врожденной божественной природы и благодаря этому силу не 
признавать никакой внешней, связывающей совесть власти, самому решать и 
определять, какой должна быть для него сдерживающая власть истины. Этот, а не 
иной дух, говорю я, вызвал также протестантизм, который поэтому должен 
рассматриваться лишь как отдельное, частное проявление его. Если бы Лютер не 
имел решительного и определяющего принципа в себе самом, если бы он был 
погружен в тот религиозный материализм, который делает ум всеподданнейшим 
слугой писаного слова, то он при узости и ограниченности присущей еще его уму, 
с одной стороны, и при его открытом, честном немецком характере - с другой, 
добросовестно усвоил бы взгляд апостола Павла на брак, изложенный в Библии, и 
не совершил бы великого исторического деяния своим браком;
он не отказался бы также признать "откровение" и послание Иакова по следующим 
соображениям: "...его ум не может согласиться с этой книгой по той причине, что 
невысоко почитает ее, что Христос в ней не проповедуется, не признается";
тогда он не сделал бы на заседании рейхстага в Вормсе, куда он явился в полном 
блеске, своего заявления, что не отречется, пока его не опровергнут 
свидетельством писания или "очевидными аргументами разума", не смог бы свою 
совесть противопоставить высшей власти и авторитету церкви; тогда он вообще не 
был бы Лютером. Так как протестантизм возник из сущности этого духа, 
породившего новое время и философию, то он находится в теснейшей связи с ними, 
хотя, конечно, есть специфическое различие между способами воплощения духа 
нового времени в форме религиозного принципа и научного. Если Декарт говорит: я 
мыслю, я существую, то есть мое мышление есть мое бытие, то Лютер в свою 
очередь говорит:
моя вера есть мое бытие. Как первый признает единство мышления и бытия, считая 
это единство духом, бытие которого есть лишь мышление, и полагает его принципом 
философии, так и второй признает единство веры и бытия и выражает его в 
качестве религии.
Пока ты веришь, говорит, например, Лютер, что Христос - твое прибежище, так оно 
и есть; если ты этому не веришь, он не является им.
Затем, подобно тому как принцип нового времени, выразившийся в форме философии, 
начал с сомнения в реальности и истине чувственного существования, так в форме 
религиозной веры он же начал с сомнения в реальности исторического 
существования, в авторитете церкви. Именно эта интенсивная сила духа, 
уверенность духа в своей объективности ставят протестантизм в близкое родство с 
новой философией.
Поэтому лишь в протестантизме слово христианства стало  плотью,  слово, бывшее 
в прежнее время скрытым, отвлеченным, потусторонним,  стало    произнесенным 
вслух мировым духом, то есть в нем христианство потеряло свой отрицательный, 
отвлеченный характер, стало пониматься как одно с человеком, как тождественное 
его собственной сущности, воле и духу, стало пониматься как не ограничивающее и 
не отрицающее существенных потребностей человеческого духа и природы. Как 
отличен, например, дух Фомы Кемпийского17, которого можно считать своего рода 
классическим продуктом настоящего и чистого духа раннего католицизма, от духа 
Лютера. Сущность обоих - религия, но эта сущность у первого- замкнутая монахиня,
 умершая не только для себя, но даже для глубокого и содержательного назначения 
женщины, обнимающая Христа - своего единственного жениха, томящаяся и склонная 
к чахотке; у Лютера же эта сущность жизнерадостная, здоровая телом и духом, в 
высшей степени почтенная и разумная дева, одаренная общительными талантами, 
даже остроумием, юмором и практической рассудительностью, которая признается 
мужем, берущим ее своей хозяйкой и подругой жизни, костью от его кости и плотью 
от его плоти;
она, правда, отвлекает его от эксцессов, связанных с холостой жизнью, но вовсе 
не от самой жизни.
Принцип мыслящего духа, на котором основан протестантизм и из коего он возник, 
обнаруживается больше в том, что, проницательно и критически отделяя 
несущественное от существенного, произвольное от необходимого, историческое от 
первоначального, он упростил содержание религии, анализируя, разложил ее на 
простые, существенные составные части, привел прежнее пестрое многообразие 
религиозных предметов к одному и этим сведением к единству, этим устранением 
всех препятствий раздвинул поле зрения в тирину и глубину, открыл простор 
мышлению. Он освободил религию от множества бессмысленных обрядов, превратив ее 
в дело разума, образа мыслей и таким способом направил жизненную силу и 
деятельность человека, поглощенную церковью, снова на человека, на разумные, 
реальные цели, мир и науку и в этой эмансипации человека признал вместо 
церковной светскую  власть   определяющей, законодательной властью. Поэтому 
вовсе не в силу внешних обстоятельств и условий, а благодаря внутренней 
необходимости, заложенной в протестантизме, философия нового времени обрела в 
нем всемирно-историческое бытие и свободное, плодотворное развитие. Ибо 
разложение религии на ее простые элементы, начатое протестантизмом, но 
остановившееся на Библии, необходимо должно было продолжаться до последних, 
первоначальных, сверхисторических элементов, до разума, сознающего себя началом 
всякой философии и всякой религии, должно было из протестантизма создать его 
истинный плод, философию, которая, конечно, сильно отличается от своего семени 
и на общий взгляд, который судит о внутреннем родстве лишь по внешним признакам 
и осязательным сходствам, не имеет с ним внутренней существенной связи.

§ 7. Возвращение к античному, образованию
Но прежде чем пробудившийся, сознающий себя дух достиг силы и способности