произвольно делимое, подвижное, изменяющее форму, что математики называют 
величиной и обозначают как предмет своей науки, причем они имеют в виду только 
эти части, формы и движения". О том, что эта материя, хотя она представляет 
отвлечение, обладает реальностью, не является вымыслом духа, Декарт говорит: 
"Тела воспринимаются, собственно, не чувствами или воображением, но только 
интеллектом (Intelligenz), рассудком, то есть истинно существующее в них, 
истинно объективное есть только то, что постигается рассудком, что является его 
объектом и поскольку оно таковым является". "Для меня оказывается, что сам 
телесный мир не воспринимается не чувствами и не деятельностью представления, а 
только разумом, не зрением и осязанием, а только мышлением".

§ 65. Принципы философии природы
Сущность материи или тела вообще состоит не в том, что оно твердо, имеет цвет 
или вес или иным образом действует на чувство, но лишь в том, что оно 
протяженно в длину, ширину и глубину. Вес, или тяжесть, цвет и все другие 
качества, воспринимаемые в телесной материи, могут быть устранены без нарушения 
её сущности, поэтому природа её не зависит ни от одного из этих качеств. Если 
мы захотим определить тело как чувственную или осязаемую субстанцию, то мы 
определим его лишь в отношении к нашим чувствам и потому укажем не всю его 
сущность, а лишь одно свойство, ибо так как существование его сущности не 
зависит от существования человека, то оно не зависит от чувств. Все чувственные 
свойства лишь известные чувства, имеющиеся в нашем сознании, которые так же 
отличны от самих тел, как боль от формы и движения тела, причиняющего её; они 
состоят лишь в движении или отнятии движения и в различном положении и 
сопоставлении телесных частей; они не выражают ничего реального, они лишь 
темные, неясные определения или представления нашего сознания или мышления. 
Сущность тел только протяжение. Но против этого можно возразить, что 
большинство тел можно так разредить или уплотнить, что разреженные будут иметь 
большее протяжение, чем уплотненные, и что можно различать субстанцию тела от 
его величины или количества, а количество - от протяжения; затем там, где 
воспринимают только протяжение, не говорят о теле, а лишь о пространстве, а 
именно о пустом пространстве, которое почти для всех означает простое ничто.
Но разрежение и уплотнение, если принимать лишь то, что мы воспринимаем ясно и 
отчетливо, есть не что иное, как перемена формы. Разреженные тела - это те, 
между частями коих много промежутков, наполненных другими телами; плотнее 
становятся они лишь от того, что их части взаимным сближением уменьшают или 
совершенно уничтожают эти промежутки; в последнем случае тело находилось бы в 
состоянии абсолютной плотности. Но от этого оно не менее протяженно, чем когда 
при большем расстоянии между его частями оно занимает большее пространство; ибо 
протяжение в промежутках свойственно не ему самому, а телам, занимающим их, 
подобно тому как губка, раздутая жидкостью, не протяженнее по своим отдельным 
частям, чем сухая и сжатая, но имеет лишь большие поры и потому простирается на 
большее пространство (там же, 6).
Что касается количества, то оно отлично от протяженной субстанции лишь по 
представлению, а не само по себе или действительно. Точно так же пространство, 
или внутреннее место, отличается от заключенной в нем телесной субстанции не на 
самом деле, а лишь нашим способом представления. Ибо протяжение в длину, ширину 
и глубину, составляющее сущность пространства, образует также сущность тела. 
Разница лишь в том, что в теле мы рассматриваем его в отдельности и думаем, что 
оно изменяется с изменением тела, а в пространстве мы наблюдаем его в общем, 
так что с изменением тела, наполняющего пространство, мы не принимаем также 
изменения в протяжении, пока оно занимает ту же величину, форму и положение 
между внешними телами, которыми мы определяем пространство. Это единство 
пространства и тела легко понять, если от представления тела, например камня, 
отделить все, что не относится к сущности тела, например твердость, ибо если 
камень станет жидким или раздробится на мелкие пылинки, то он теряет свою 
сущность, не переставая в то же время быть телом; затем цвет, ибо некоторые 
камни так прозрачны, что совершенно бесцветны; потом тяжесть, ибо огонь, 
несмотря на свою легкость, все-таки считается телом; наконец, холод и теплоту и 
все другие свойства, так как в камне или они не принимаются в расчет, или он не 
теряет природы тела с изменением их. После отделения и устранения этих свойств 
от представления о камне не остается ничего, кроме протяжения в длину, ширину и 
глубину. Но это протяжение содержит также представление пространства не только 
полного, но и пустого. Разница лишь в пашем способе представления. Именно когда 
мы уберем камень с того места или пространства, где он находится, то мы думаем, 
что вместе с тем устранено и его протяжение, так как мы считаем его особым и 
отдельным от него; но о протяжении пространства, где был камень, мы думаем, что 
оно остается тем же, хотя бы это пространство было уже наполнено другим телом 
или рассматривалось как пустое. Здесь мы рассматриваем протяжение вообще, 
которое может быть протяжением камня так же, как и всех других тел, если оно 
только сохраняет ту же величину, форму и положение между внешними телами, 
определяющими это пространство. Так как протяжение пространства, или, что одно 
и то же, внутреннего места, не отличается от протяжения тела, то, очевидно, не 
может быть пустого пространства, в котором не было бы никакой субстанции. Уже 
из того, что тело протяженно в длину, ширину и глубину, мы правильно заключаем, 
что оно есть субстанция, так как мысль, будто ничто имеет протяжение, 
противоречит сама себе. Но такое же заключение имеет силу и для пространства, 
предполагаемого пустым, так как оно имеет протяжение, то в нем необходимо 
должна быть и субстанция (там же, 8, 10-12, 16).
Из единства телесной субстанции с протяжением и пространством следует, что в