огонь индивидуальности и самости, но эта индивидуальность только форма, 
оболочка единства, его содержание - бескорыстная полнота всех сущностей. Эта 
индивидуальность есть лишь блаженное сознание чистой любви; бытие для себя бога,
 которое вытекает из его различия в себе, из противоположения себе противомета, 
есть не бытие для себя различия, но скорее единство и свобода, обнаруживающиеся 
для себя в отличие от различия. Бог обнаруживается лишь в своей 
противоположности, в отличии от себя, если бы бог не полагал в себе 
противодействия противоположности, то он не знал бы себя самого. Но это 
самосознание есть сознание добра о себе, любви и, как самосознание любви, 
источник радости, блаженства; бог есть блаженство, так как или поскольку он 
познает себя богом. Таким образом, принцип отрицательности, противоположения, 
раздвоения, принцип зла в боге есть причина добра. Отрицательное в боге есть 
положительное. Огонь отрицательности, индивидуальность в боге есть лишь 
благотворное горение любви, огонь любви, добра; принцип зла есть в боге лишь 
причина того, что положительное, добро в форме самости переходит в аффект, 
становится подвижным, действующим, чувствительным, деятельным, познающим само 
себя. "Добро поглотило в себе зло или отвращение и держит его в неволе в плену, 
так как зло должно быть причиной жизни и света" (О шести пунктах, III, 2). "Зло 
относится к образованию и подвижности, добро - к лжи, а строгость или 
отвращение - к радости" (Предисл. к трем принц., § 14). Единство сначала 
простое, тихое, неподвижное только через полагание противомета и различие от 
него становится различающим себя, отрицательным, самостным, горящим, огненным 
единством и лишь благодаря этому действительным, живым единством. Поэтому огонь 
отрицательности в боге тожествен со светом и единством; зло в боге (или в себе) 
лишь добро. "В царстве бога, как в мире света, правильно познается не более 
одного принципа, ибо свет правит, а все другие качества и свойства скрыты, как 
тайна, ибо все они должны служить свету и представлять ему свою волю; отсюда 
злобная сущность света превращается во влечение к свету и любви, в кротость. 
Хотя такие свойства, как жестокость, горечь, боязнь и горькое страдание, вечно 
остаются в огне, а также в мире света, но ни одно из них не обнаруживается в 
своем свойстве и все они вместе лишь причины жизни, движения и радостей. Что в 
темном мире есть страдание, то в мире света благодеяние; и что во мраке страх, 
испуг и трепет, то в свете ликование радостей, звон и пение, и этого не могло 
бы быть, если бы в первоначальном состоянии не было такой серьезной муки 
(Quaal). Поэтому темный мир есть основа и первоначало светлого, и боязливое зло 
должно быть причиной добра, и все от бога (О шести пунктах, III, 1-5). "Все, 
что в этом мире представляет земное подобие и зеркало, в царстве божьем 
находится в большем совершенстве в духовной сущности. В небе (то есть в боге 
как боге) все добро; что в аду зло, боязнь и мука, то в небе благо и радость, 
ибо все пребывает как свет" (Signal rer., с. 16, 22 и 20). "В боге нет гнева, 
только чистая любовь; но в основе, через которую любовь подвижна, находится 
огонь гнева, а в боге это причина царства радости" (Теософические вопросы, 3, 
27). "Если бы любовь единства не состояла в огненно горящем виде, то она не 
была бы действительна и в единстве не было бы радости или движения" (там же, 
18).
Таким образом, зло есть абсолютный, вечный момент, момент в самой божественной 
жизни; но в боге зло лишь сила, энергия, строгость, резкость и страстность, то 
есть субъективность, или самость, форма добра. Здесь зло играет ту же роль, что 
страсть в более подчиненной сфере человеческой жизни. Страсть здесь принцип 
зла; но принципом зла и даже злом она становится, лишь когда и поскольку она, 
отделяясь от добра, становится собственной жизнью; сама по себе страсть есть 
двигатель, энергия, огонь, форма, дух добра. Доброта, которая, так сказать, 
неодержима бесом, не имеет в себе принципа и момента зла, огня индивидуальности,
 жизненности и страстности, не есть доброта духа, а доброта глупости.
Только в великом разделительном процессе обнаружения в природе, где все 
вступает в самостоятельное своеобразие и отдельное существование, чтобы 
обнаружиться, лишь там принцип зла становится принципом зла; лишь когда зло 
отделяется от добра, вступает в особое существование; когда форма становится 
содержанием для самой себя, а индивидуальность - сущностью и предметом для 
самого себя; когда огонь, отделившись от любви, не есть уже огонь любви, но 
истребительный огонь гнева, огонь эгоизма; лишь когда, таким образом, зло 
становится само для себя, - оно становится злом и в качестве зла раскрывается и 
становится действительным. Но именно этот пункт, впервые попадающий в цель, 
есть пункт, в котором Яков Бёме совершенно теряется в теологической фантастике 
и произволе, не разрешая, однако, трудности невозможность разрешения которой, 
конечно, вполне понятна. К несчастью, эта трудность представляется ему дважды: 
сначала при падении Люцифера, затем при падении Адама Он прибегает к помощи 
свободной воли. Но абсолютно непонятно и нелепо, как свободная воля могла 
выступить из божественного согласия. Из фантастического мира теологии нет 
никакого перехода в действительный мир (1847). Но этот акт разделения неотделим 
от первоначального акта раздвоения и различения бога, он уже в боге, но лишь 
поскольку он центр, принцип природы. Он в нем, как в вечной природе, которая 
снова производит и осуществляет себя как эта временная, чувственная природа, в 
которой вечная природа имеет свое выражение, развитое существование и 
проявление. Поэтому же поскольку зло имеет свое определенное развитое 
существование лишь в творении, то акт, тождественный в себе с вечным 
раздвоением сознания, находит свою определенную действительность в творении или 
только в нем становится  определенным,  действительным  процессом. "Когда 
говорят о воле гнева божьего, чтобы он отступил от любви и принял образ, то это 
следует понимать только относительно творения. Надо возлагать вину падения не