пришли, являются для них загадкой: они кажутся откровениями, внушениями или 
озарениями свыше, каковы они в известном смысле и есть. "Я плохо понимал раньше,
 - говорит Я. Бёме о себе, описывая начало своей писательской деятельности, - 
возвышенные символы веры по примеру всех мирян и ещё менее природу, пока не 
начал мне сиять свет вечной природы, чему я так обрадовался, что начал 
записывать познанное мной. Ибо дух пронзил меня, как молния, и я увидел глубину 
вечности;
когда проходит ливень, он настигает то, что настигает; так было и со мной: я 
начал писать, как мальчик в школе, и записывал познанное с большим рвением". 
"Послушай, пасквилянт! - так обращается Я. Бёме к своему противнику Б. Тилькену.
 - Если ты владеешь искусством этого мира, то я владею искусством божественного 
мира: ты изучил свое а мое есть дар милости божьей" (Первая апология против Б. 
Тилькена. Предисловие. № 27, 28, 93).
Яков Бёме - мистик, если можно применить это неопределенное и в новое время 
опошленное выражение к обозначению такого замечательного человека, как он;
но мистик, который занимается умозрениями, в пределах мистики борется за 
свободу от мистицизма, за ясное познание. Основания и отправные точки его 
мыслей суть теологические представления прежнего времени, рассеивающие чистый 
небесный свет мышления на темном облачном фоне духа в радужные цвета фантазии. 
Поэтому многим, кто держится лишь мутной стихии его основы, он кажется только 
мистиком или даже религиозным мечтателем, поэтому он попадает в руки людей, 
которые меньше всего желают иметь дело с мышлением, и превозносится ими как 
один из равных им, ибо они не в состоянии отличать форму от содержания, внешнее 
от внутреннего, особенности писателя от его сущности, не понимают, как 
применима к нему старая пословица: "Тихие воды глубоки" (понимаемая в высшем и 
наиболее благородном смысле). Ибо существенное содержание его духа, к которому 
он постоянно возвращается, которое он старается доказать и объяснить всеми 
способами, находящимися в его распоряжении, и которое он выводит на свет 
сознания из мусорной кучи своих смутных представлений часто самым чистым и 
возвышенным языком, почти с научной определенностью, - это содержание 
философского характера. По существенному содержанию своих мыслей он внутренне 
связан не только со Спинозой я Декартом, но вообще с философией нового времени. 
Ибо существенное содержание его мыслей составляет воззрение на дух, способ, 
каким он понимает бога как живого, действительного, то есть сознательного, духа,
 составляет его стремление показать происхождение, так сказать, конструкцию 
сознания и познания духа, притом духа в его бесконечном значении, в значении 
бога.
Уже ранние мыслители христианской эпохи представляли бога как духа, но, с одной 
стороны, лишь в пустых, формальных и отрицательных определениях бестелесности, 
нематериальности, простоты и т. п., а с другой - в положительных определениях 
воли, знания и мышления. Но эти определения были даны только в качестве 
предикатов и свойств лежащего в основании понятия сущности как субстрата, 
который был terminus a quo и ad quern границей от и до прежних мыслителей; 
отсюда лишь утверждения, уверения, но никаких живых определений и познаний, так 
что бог представлялся, правда, в духовных предикатах, или как духовная сущность,
 но не как дух; дух, таким образом, брался не в раскрывающих его жизнь, 
имманентных ему или предметных определениях.
Правда, учение о троице, как оно высказывалось и определялось некоторыми 
мыслителями, было также конструкцией бога как духа, как сознания или 
конструкцией сознания как бога; и если отвлечься от туманных выражений, от 
формы, в которой эта конструкция давалась, то она не имела иного смысла, иного 
мысленного содержания, как то, что бог есть сознание,
На это указывал уже Лейбниц, говоря: "Чтобы сделать эти понятия (именно три 
лица божества как различные соотносительные сущности в одной абсолютной) более 
доступными каким-либо сравнениям, я не нахожу среди творений ничего более 
пригодного для иллюстрации этого предмета, чем размышление духа, когда один и 
тот же дух является своим непосредственным объектом и действует на себя самого, 
думая о себе и о том, что он делает. Ибо это удвоение дает образ или тень двух 
соотносительных субстанций в одной абсолютной, то есть той, которая понимает, и 
той, которая понимается. Оба этих существа субстанциональны, оба являются 
конкретными индивидами и различаются взаимными отношениями; но они представляют 
одно и то же существо, абсолютную индивидуальную субстанцию". (Замечания 
Лейбница о книге одного антитринитария. Смешанные статьи, IV)!. На это 
указывают также известные выражения Лессинга об этом предмете. Конечно, 
сознание надо понимать не в его привычном обыденном значении, и как сознание - 
дух и принцип всех вещей. Но в учении о троице, как оно определялось и 
развивалось в духе старой формальной метафизики, которая лишь разделяет и 
разделенное делает самостоятельным, моменты сознания становились 
самостоятельными как лица, как ипостаси или существительные; и различия, 
фиксированные как ипостаси, снова растворялись в единстве сущности, соединялись 
в понятии духовной сущности в указанных формальных определениях или предикатах. 
И бог, или духовная сущность, в которой как в их единстве растворялись три 
различия, бывшие лишь различием лиц, а не сущностей, понимался только как 
просто положительная или утвердительная, как абсолютно благая и совершенная 
сущность. Таким образом, поскольку определение положительности имело значение 
единственно действительного, абсолютного определения бога, то определение 
различия от положительности и совершенства, то есть отличия от бога, которое 
вообще может пониматься как природа, а в нравственном отношении как принцип зла,
 имело значение лишь отрицательного, несуществующего. Поэтому положительное в 
природе и творении как положительное или благое было, правда, божественным,