объявлены.

§ 31. К морали Гоббса
От выше рассмотренных чувственных представлений или ощущений отличаются 
ощущения страдания и удовольствия, которые возникают не из реакции сердца на 
внешнее, но из движения, распространяющегося от самой крайней части органа к 
сердцу. Ибо так как сердце есть принцип жизни, то движение, распространяющееся 
от ощущающего к сердцу, должно облегчать или затруднять движение жизни, то есть 
движение крови, и обнаруживаться в качестве удовольствия или страдания. Как 
представления, возникающие из направленного наружу движения, кажутся 
находящимися вне нас, так, напротив, ощущения страдания и удовольствия в силу 
того, что они происходят от движения, направленного внутрь, кажутся 
существующими внутри нас.
Как чувственные объекты суть причины представлений, так они являются и 
причинами удовольствия и неудовольствия или влечения и отвращения, ибо 
последние отличаются от первых лишь тем, что отличает влечение от наслаждения 
или будущее от настоящего. Ведь влечение также удовольствие, а отвращение - 
неудовольствие, но первое есть удовольствие от приятного, а второе 
неудовольствие от неприятного, которое ещё не наступило, но ожидается. Поэтому 
мы стремимся к чему-либо не потому, что желаем этого (ибо желание само есть 
стремление), и питаем отвращение не потому, что не желаем этого, но потому, что 
стремление и отвращение вызываются самими объектами влечения или отвращения или 
являются необходимыми следствиями представляемого удовольствия или 
неудовольствия от данных объектов. Представление существует раньше стремления, 
ибо, будет ли то, что мы видим, приятно или нет, мы можем знать лишь из опыта 
или ощущения. Если стремлению предшествует размышление, то оно называется волей.
 Впрочем, предмет воли и стремления один, различие между  ними лишь в подходе.
Поэтому свобода желания и нежелания у человека не больше, чем у животных, ибо у 
стремящегося стремлению предшествовала достаточная причина и потому необходимо 
последовало само стремление. Таким образом, свобода, свободная от необходимости,
 не присуща воле человека так же, как и животных. То, что происходит внутри 
человека, когда он желает чего-либо, не похоже на то, что происходит в других 
животных, когда они желают чего-либо после размышления. Если же мы понимаем под 
свободой способность делать то, что желаем, а не способность желать, то её 
можно приписать как человеку, так и животным.
Все, что мы желаем, называется благом; все, чего избегаем, - алом. Но ничего 
нельзя назвать просто благом, ибо все хорошее относительно, оно хорошо лишь для 
некоторых; в зависимости от личности, времени, места и других обстоятельств и 
условий это называется добром или злом.
Высшее благо или блаженство, как и конечная цель, недостижимы в настоящей жизни,
 ибо с достижением конечной цели всякое стремление прекращается; если бы 
человек достиг её, то для него уже не было бы блага, он даже перестал бы 
ощущать, ибо всякое ощущение связано с каким-либо стремлением или отвращением, 
и не ощущать - значит не жить. Но высшее благо состоит в том, чтобы 
беспрепятственно переходить от одной цели к другой. Даже в процессе наслаждения 
наслаждение есть стремление к желанному, именно движение души наслаждающегося 
по частям предмета наслаждения, ибо жизнь есть постоянное движение, которое, 
если оно не может идти по прямой линии, вращается по кругу.

§ 32. К политике Гоббса
От природы все люди равны и имеют право на все. Поэтому, пока люди живут вне 
государства, находятся в естественном состоянии, вследствие их страстей, их 
равенства и права на все необходимое имеет место война всех против всех, 
состояние, в котором все позволено, нет ничего правого или неправого. Но такое 
право никак не полезно людям, ибо оно имеет почти такое же действие, как если 
бы не было вовсе никакого права. Поэтому взаимный страх людей друг перед другом,
 вызываемый таким состоянием, и убеждение в крайнем вреде войны всех против 
всех и в невозможности достижения общей цели - сохранения жизни побуждают людей 
выйти из такого состояния и искать мира. Поэтому люди отказываются от своего 
права на все, связывают себя договорами, которые диктуются естественным и 
нравственным законом, сохранять и осуществлять мир, который также 
предписывается разумом и естественным или нравственным законом для действий 
сообща. Но для этой цели, а именно для безопасности, сохранение которой требуют 
предписанные природой или разумом законы, обусловливающие мир, недостаточно 
простою соглашения или общества без общей власти, которой подчиняются отдельные 
люди из страха наказания. Для этой цели требуется формальное единение (unio), 
которое связано с полным подчинением воли отдельных лиц единой воле. Поэтому 
единственное средство к установлению и сохранению мира состоит в том, чтобы 
каждый всю свою силу и власть перенес на одного человека или единое собрание 
людей и таким путем все воли свелись бы к единственной, то есть чтобы один 
человек (или собрание) перенял на себя личность каждого отдельного человека и 
каждый признал себя ответственным за все действия, выполняемые этим лицом, и 
подчинял бы свою волю его воле и суждению. Таким образом, все соединяются в 
одну личность, и это соединение происходит путем договора, который каждый 
заключает с каждым, как будто каждый говорит каждому: я переношу на этого 
человека (или это собрание) мою власть и мое право управлять самим собой при 
условии, что и ты перенесешь свою власть и свое право на то же лицо. Таким 
путем толпа превращается в одну личность и возникает государство, тот великий 
Левиафан, или смертный бог, которому мы обязаны всяким миром и всякой защитой 
под властью бессмертного бога. Ни один гражданин, ни все вместе, за исключением