от права других, врожденного, естественного, но по содержанию это то же самое 
право, которое имели другие, именно неограниченное, безусловное естественное 
право. Люди, переносящие свою власть, могли сказать: мы отдаем право, данное 
нам природой, тебе одному, чтобы ты с этим сокровищем, этой сплоченной Массой 
права приобрел ту власть, которая необходима для водворения мира и порядка. 
Чтобы вступить в состояние мира и порядка, мы выходим из состояния природы; 
тебя одного мы оставляем в нем, чтобы ты из богатой сокровищницы полноты прав 
снабжал твоих прежних братьев, обобранных тобой и ставших теперь нищими, 
грошовыми правами и таким образом утвердил неограниченной властью естественного 
права состояние, лишающее прав других, скорбно ограничивающее их, status 
civilis, то есть гражданское состояние. Ибо деспот имеет право на все, что в 
естественном состоянии имел каждый, почему оно и было естественным состоянием; 
поэтому status civilis отличается от status naturalis лишь тем, что в первом 
сосредоточено у одного или нескольких лиц то, что во втором имели все. 
Абсолютная неограниченность верховной власти уравнивает её с той естественной 
свободой, которую имеет каждый в естественном состоянии; она как неограниченная 
и неопределенная остается ненравственной, недуховной, неорганической, 
уничтожающей понятие государства, грубой естественной силой.
Это противоречие, вытекающее из самой основы Гоббсова учения о государственном 
праве, возникает особенно от того, что Гоббс под правом разумеет только 
естественную свободу, отделяет понятие права от понятия государства и переносит 
его из государства в воображаемое естественное состояние. Государство же имеет 
лишь значение устранения или ограничения неограниченной естественной свободы 
или естественного права. Право есть естественная свобода, которая не создается 
законами, но лишь не вполне отнимается. Если устранить законы, то свобода опять 
налицо. Она испытывает первое ограничение от естественного и божественного 
закона, затем от гражданского закона... Поэтому между законом и правом большое 
различие. Законы представляют оковы; право есть свобода; это полные 
противоположности. Правда, верховная власть заключает в себе ещё всю чрезмерную 
полноту неограниченного естественного права, но именно ввиду этой концентрации 
власти в одних руках право народа остается под властью государства жалким и 
скудным остатком того первоначально неограниченного права, которое ныне 
ограничено государством; так что государство, хотя, с одной стороны, оно 
кажется противоположным естественному состоянию, с другой - не отличается от 
него качественно, не приводит людей к точке зрения, по понятию и по содержанию, 
качественно и специфически отличной от естественного состояния, то есть, не 
возводит их на нравственную и духовную ступень, а является лишь ограниченным 
естественным состоянием.
Это видно также из того, что Гоббс считает целью государства. Цель его есть мир 
и основанное на нем благо народа, то есть граждан или, скорее, толпы. Но благо 
есть самосохранение и физически приятное наслаждение жизнью. Жизнь в 
государстве есть жизнь, в которой равнодушные друг к другу индивиды, 
ограниченные и сдерживаемые законами государства, живут мирно рядом и вне друг 
друга, ведут приятную и выгодную жизнь; жизнь в естественном состоянии, в 
котором индивиды не ограничены и враждебны друг к другу и поэтому находятся в 
состоянии всеобщей войны, есть неприятная, вредная жизнь. Конечно, приятная 
жизнь отличается от неприятной, но обе они имеют общее понятие, сферу 
чувственной субъективности человека как отдельного естественного индивида;
в приятной жизни я пребываю ещё в status naturalis так же, как в неприятной. 
Поэтому государство, имея целью физическое благосостояние личности, благо 
dissolutae multitudinis разрозненного множества, представляет лишь ограничение 
естественного состояния, то есть оно лишь сдерживает и ограничивает индивидов, 
так что они остаются без всякого духовного и нравственного определения и 
качества, вне друг друга, только в отношении к себе самим и своей чувственной 
самости, такими же грубыми животными, какими они были в status naturalis, 
только теперь они выражают свою грубость уже не в форме войны, которая 
уничтожает мир, самосохранение и приятную жизнь.
Конечно, вместе с государством и в нем самом возникает различие между общей 
волей и разумом и единичной волей и разумом, и таким образом устраняется 
господствующая в естественном состоянии и в морали неопределенность и 
относительность того, что такое благо и зло; но эта общая воля и этот общий 
разум становятся всеобщими лишь через власть, утверждающую себя как 
единственная, исключительная и подавляющая воля одной верховной власти, которая 
ввиду своего неограниченного права находится в status naturalis. Она всеобщая 
воля лишь потому, что имеет власть повелевать, но не по своему содержанию, 
которое ко всему безразлично, и, следовательно, не отличается от произвола 
властителя. То, что повелевает верховная власть, - безразлично, всеобще ли оно 
по своей природе или содержанию, то есть истинно и законно или нет, - есть 
право, а то, что она запрещает, незаконно, и, таким образом, принцип произвола, 
лежащий в основе естественного состояния, является также верховным принципом 
государства. Законные правители своими повелениями устанавливают, что такое 
право, а запрещениями - что такое произвол. Носитель верховной власти не 
ограничен гражданскими законами. Поэтому, как и законность, и справедливость, 
добродетель граждан состоит лишь в безусловном повиновении (obedientia simplex),
 то есть в слепом, не различающем, не определенном никаким содержанием 
повиновении; итак, принцип законов, правого и неправого, вместе с тем принцип 
самого государства есть лишь голая, бессодержательная, просто формальная воля 
повелителя, стоящего лишь за субъективными и неопределенными законами морали, 
то есть чистый произвол, веления которого имеют всеобщую объективную 
обязательность не в силу своего содержания или основы, но лишь потому, что они